Открыв глаза, Стэси увидела отражавшиеся в воде солнечные блики и зеленый берег реки с гибкими ивами, наклонившими кудрявые ветви до самой воды. По реке плыли белые парусники, на дальнем берегу виднелись пляжные зонтики, и белые лебеди с величаво поднятыми головами и полыхавшими, словно рубины на солнце, оранжево- красными клювами гордо скользили по водной глади. Дул прохладный ветерок, и шумный Лондон с его духотой, казалось, не существовал вовсе.
Стэси с трудом верила своим глазам. Резко выпрямившись, она удивленно осмотрелась вокруг. Доктор Гуэлдер, спокойно куривший сигарету, поймал ее взгляд, и в его серых, обычно мрачноватых глазах мелькнул веселый огонек.
— Долго же мы спали. Как вы себя теперь чувствуете?
— Чудесно! — Ее фиалковые глаза светились восторгом и негой. — Просто чудесно! — Она обвела глазами реку, противоположный берег, синее небо над ними и длинные ветви плакучей ивы. — Но как мы здесь очутились? И почему? Вы же везли меня к себе… Почему вы передумали?
— Потому что вы заснули почти у меня на руках, — ответил он с такой напускной серьезностью, что она, заливаясь восхитительным румянцем, смешалась. — И чтобы не тащить вас на себе из машины по лестнице, мне пришлось отвезти вас куда-нибудь подальше от Лондона, пока вы выспитесь после плотного ленча. Здесь царит такой умиротворяющий покой, я просто наслаждался им, а вы нежились в объятиях Морфея.
— Долго ли я спала? А как же ваши пациенты? — ужаснулась она.
— Честно говоря, — признался он, — после полудня назначен только один пациент. Он придет не раньше пяти. Перед выездом из Лондона я позвонил своей секретарше, и она сообщила, что этот джентльмен просил перенести нашу встречу, и поэтому до конца дня я оказался совершенно свободен. А это для меня — редкий случай.
— О, я так рада, — с облегчением выдохнула она. — Я бы пришла в отчаяние, если бы из-за меня вы опоздали. А сейчас я могу любоваться рекой и благодарить вас за то, что вы привезли меня в это сказочное место. Но мне так стыдно, — добавила она виновато, — что я заснула. Это невежливо с моей стороны.
— Во всем виноват ленч, — заметил он, подмигнув ей.
— Вы так думаете? — Смущение снова вернулась к ней. — Я действительно страшно проголодалась.
— Бедное дитя! — вырвалось у него, и на этот раз он накрыл ладонью обе ее руки, лежавшие на коленях, и нежно сжал. Затем взял одну руку и принялся разглядывать длинные нежные пальцы, некогда загорелые, а теперь бледные, как лепестки лилии, с ярко накрашенными ногтями — на чем решительно настаивала мисс Хант, — с тонкими голубыми прожилками, особенно у запястья, где они переходили в хрупкую кисть. — Ради чего вы хотели уморить себя голодом? — словно очнувшись, спросил он и добавил: — Ведь вы не созданы для того, чтобы жить в Лондоне и заботиться о себе самой, верно?
— Нет, полагаю, что нет, — призналась она; доброта и участие, прозвучавшие в его голосе, заставили ее собственный голос слегка задрожать.
— Тогда что мне с вами делать? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она, испытывая неподдельное отчаяние.
— Собрать ваши вещи и отправить вас обратно в деревню, по крайней мере на то время, пока вы снова не окрепнете?
— Мне больше негде жить в деревне, — печально сообщила она. — Мой дом продали, а я не могу причинять беспокойство друзьям и обременять их своим присутствием. Я даже не стану просить их об этом, — поспешно добавила она.
— Разумеется, не станете, — мягко сказал он. — И все же вы можете жить в деревне.
— Как это? — Она подняла на него широко раскрытые глаза.
— У меня в Херфордшире есть дом — в нескольких милях от вашего старого дома, где я впервые встретился с вашим отцом. Вы можете в нем жить. Как вам нравится такое предложение?
— Это невозможно… — грустно покачав головой, дрожащим голосом произнесла она. — Я не могу себе этого позволить, и вы знаете почему.
— Почему?
— Потому что…
— Потому что это будет неудобно, как говорят французы? И так бы сказала мисс Хант? Вполне возможно, если бы вы поселились там в качестве мисс Брент, но в роли миссис Мартин Гуэлдер это будет вполне естественно, не так ли? Вы сможете жить там сколько захотите.