Я, конечно, цивильно принарядился, когда собирался в эту контору. Правда, до галстука-бабочки дело не дошло, но в зеркале отражалось вполне себе — годится пройти любой фейс-контроль, если ограничитель на электронику не стоит.
Воротник высокий — значок на подбородке закрыть. Зеркальные очки — чтоб линз было не видать. Походочка блатная, без скованности. И всё, полный порядок, на улице некоторые принимали за человека.
Только розовый бык на входе меня всё равно развернул.
— Прости, — говорит, — братан, наших велено пускать только по приглашениям.
— А может, — говорю, — я жениться хочу. На все семь лет. На живой. И деньги на бочку.
Розовый головой помотал.
— Без мазы, братан, — говорит. — Тут одна слава, что живые. Мясо, пустышки, хуже мехов. Старые извращенцы денежные на них находятся, отстёгивают нехилые башли — но тебе совершенно ни к чему, верь слову.
— Как мясо? — спрашиваю. — Что за кошмарный ужас?
— Не кирпичись, — говорит. — Сами договор подписывают, на апгрейд. А апгрейд такой: выключатель. В лобные доли. И управляющая программа прошивается. Прямо по живому мозгу.
Я чуть не сел. Никогда не слыхал такого.
— Как можно самому подписать? — говорю. — Чтобы твою уникальную личность выключал любой слюнявый дегенерат?
Розовый покивал понимающе.
— Ага, — говорит, — неохота быть вещью — но это нам с тобой. А из них, из живых — знаешь, сколько просто мечтает? Из кожи лезет, чтобы стать вещью, только дорогой? У! Ведь если такая договор подпишет — всё, она уже сама за себя не отвечает. Её чистят-чинят-полируют по высшему разряду, всё равно, как бриллиантовую брошку на бархате. А ей только того и надо.
Мне всё стало ясно.
— Тело продать — фигня, — говорю. — Тело — что… но они же душу!
Розовый ухмыльнулся.
— Поэт, что ли?
— Угу, — говорю. — Аж восемь процентов поэта во мне. И художника. Всё мне, вроде, ясно уже. Пойду, пожалуй.
— Иди, — говорит. — Ты бы знал, какая тут клиентура. Старые козлы, помешанные на натуральном, и задроты всякие, которые, если тёлка без выключателя, её по широкой дуге обходят — боятся. И придурки разного сорта. Для них такое мясо с выключателем считается идеальной женой. У некоторых даже натуральные дети родятся.
— Но неужели же, — говорю, — и мужики с выключателем есть?
Розовый хмыкнул.
— Как не быть. Ты глянь на себя. Оно, конечно, клифт на тебе модный, не поспоришь — но ведь сколько раз шкуру‑то штопали? Изрядно крутиться приходится? А другие, знаешь, свою ненаглядную личность меньше ценят — им бы целую шкуру, жратву-выпивку и никаких забот. Таким выключатель — подарок судьбы просто.
— Понятно, — говорю. — Всё разложил по полочкам. Бывай.
И розовый мне сделал ручкой. Грустно.
Ясное дело, служба у него не малиновый сироп. Но хоть выключателя нет — за одно такое будешь мадам ручки целовать. Могла бы, пока он мёрзлый был. Не стала — и на том спасибо.
Вышел я из конторы, но, почему‑то, домой не пошёл. Вроде в фоновом режиме помехи какие‑то шли, как рябь. Неспокойно. И я купил баночку энергетика и пошёл прогуляться вокруг квартала — чтобы зайти во двор этого их брачного агентства.
Со мной бывает. От засад, от подстав — от всего такого бывают помехи, где‑то в блоке интуиции, над левым ухом примерно. И позвоночник чешется, повыше ингибитора эмоций.
И ведь точно — то ли засада, то ли подстава. В общем, не просто так.
Она сиганула из окна, с третьего этажа. А я как раз проходил — тут киборг полезнее человека, факт. У человека ни скорости бы не хватило, ни силёнок, а я её поймал, как бабочку.
И огрёб кулаком по морде. Очки разбила.
— Стой, — говорю, — не дерись. Я на мадам Фряк не работаю.
— Так пусти! — кричит. — А то те, кто работает, сейчас набегут! Валить надо!
Вот так фокус, думаю.
— Не спеши, — говорю. — И не дёргайся. Разберёмся.
Она на меня посмотрела — увидела.
— Что бы ты понимал, киборг! — говорит. С досадой. — Я же им денег должна! И они меня теперь так не отпустят.
— Верно, — говорю, — Дэн определил. Дур и дураков полон свет. За что деньги?
— За апгрейд, — говорит. Чуть не плачет. — За ресницы.
Ресницы точно бросаются в глаза. Небольшую отвёртку можно положить на такие ресницы. А глазищи — серо-зелёные, настоящие. Человеческие настоящие глаза, не линзы и не синтетика. На настоящей остренькой рожице, в веснушках. Ушки оттопыренные, тоже настоящие, даже без вживлённой периферии. Гладкий череп, тоже в веснушках — причёску надо апгрейдить.
Редкостная девушка — форменная ромашка. Живая. Факт, целиком живая. Поэтому очень красивая только в паре мест, а именно — ресницы и ноги. Зашибенные ноги, от ушей прямо.