— Ладно, — согласилась она. — Обратись к моему агенту. Свободной рукой она достала из кармана карточку и загрузила на нее мать со стены.
— Ты на месте? — спросила она.
— Да, — ответил голос с карточки. Мать на стене кивнула и закрыла глаза.
— До свидания, мама, — сказала Констанс и спустила курок.
Она постояла еще немного, разглядывая стену, ставшую гладкой после удара мощного электромагнитного импульса и последовавшей за ним тонкой очистки антивирусом. Как всегда в подобных случаях, она гадала, как назвать то, что она только что произвела. Конечно, она не убила свою мать. Та жива-живехонька, на орбите Юпитера или еще где-то. Даже подпрограмма ее мозга, просочившаяся в «умную краску» на стене, в эту самую секунду наверняка болтает с ИИ-агентом Констанс за чашечкой кофе в виртуальном пространстве ее бизнес-карты. Во всяком случае, копия подпрограммы. Но копия, пребывавшая на стене, уничтожена, — во всяком случае, Констанс надеялась, что так. А она была мыслящей, сознающей себя личностью, такой же реальной, как и сама Констанс. Копия не рассчитывала на долгую жизнь, но, если бы ее перенесли на другую основу — в робота или в мозг клона, она могла бы прожить долго. Могла бы вырваться, сбежать и прожить долгую интересную жизнь.
С другой стороны, если сохранять все копии и подпрограммы, если помогать им обрести независимость, Солнечная система тотчас переполнится ими. Такие вещи повторялись из века в век. Полисы планеты, а то и целые системы трансформировались в экономические структуры с высокой плотностью информации, отрывались от остальной цивилизации, потому что тамошние умы работали в миллион раз быстрее человеческого мозга. До сих пор все они исчерпывали себя лет за пять. Выгорали, как о них говорили. В целом считалось, что неплохо бы предотвращать выгорание, а это значило — уничтожать копии. Констанс знала, что этическую сторону ситуации обдумывали многомудрые философы — а для полной уверенности еще и согласовывали свое мнение со своими копиями, — но все же в подобных ситуациях ее что-то беспокоило.
Она отбросила неуместную тревогу, убрала «Нортон» обратно в стол и открыла дверь. Ей хотелось свежего воздуха. Ее жилище выходило на середину балкона, тянувшегося на сотни ярдов вправо и влево. Констанс сделала два шага к перилам, встала между цветочными ящиками и выглянула вниз. Под ней ступенчатыми террасами тянулись балконы нижних этажей. Вдали зелень цветочных ящиков сливалась в единое целое, в зеленый склон холма, постепенно переходивший в более узкие и неровные террасы виноградников. От подножия склона, с круглой равнины под ним поднимались оливковые рощи, перемежавшиеся стометровыми кипарисами. В темно-синем небе, видном сквозь слой воздуха и крышу кратера, сияла белая, в ореоле полисов, Земля в третьей четверти. Где-то под сплошным облачным покровом, забившись в пещеры с атомным отоплением или под выстроенными на льду куполами трудились маленькие группки людей — отважных ученых, участников проекта Восстановления Земли. Констанс порой представляла себя одной из них, но сейчас ее ожидало нечто не менее увлекательное.
Когда челнок начал ускорение, тело налилось тяжестью. Констанс откинулась на кушетке и сдвинула очки-экраны со лба на глаза. Ей, как и всем остальным пассажирам, передавали виртуальный вид через корму корабля. На фоне стокилометрового диаметра Внутренней Станции реактивный выброс челнока был едва заметен. А сама станция выглядела крошкой в сравнении с окружающей ее структурой — гигантской паутиной микроволновых приемников, ловивших луч энергии, передаваемый станцией на орбите Меркурия, и пятью «Короткими Трубами», миллионы километров длиной каждая, расчертившими небо паутинными трещинками. Внутри их сновали суда, доставлявшие пассажиров от Длинных Труб или к ним — в облако Оорта[1] за орбитой Плутона — словом, в такую даль, что этот первый или заключительный прыжок оказывался для пассажиров самой долгой частью межзвездного путешествия на субсветовой скорости.
Когда дюзы управления развернули корабль, Констанс на миг увидела золотисто-зеленое кольцо полисов, окружающих Солнце. Потом снова включился главный двигатель, уравнивая скорость движения челнока со скоростью Внутренней Станции. Еще один толчок — и корабль вздрогнул, причаливая в доке. Мгновение Констанс казалось, что она все еще испытывает ускорение, да так оно и было: ускорение постоянного вращения заставляло ее ощущать тяжесть, равную земной гравитации. Констанс встала, придерживаясь за сиденье, пока не обрела равновесия, и, стараясь не шаркать ногами, побрела к выходу. Несколько недель, всю дорогу от Луны, она держала индукционные катушки и эластичные ленты-тренажеры, вставленные в одежду, на максимальном режиме, чтобы набрать костную и мышечную массу, но тяжесть все равно давила. Похоже, и прочим пассажирам было не легче.