— Я тут не останусь, — прерывала я его. — Я возвращаюсь в Чащу.
— Не мели ерунды. Неужели ты считаешь, что смерть ведьмы обращает все ее заклинания в пыль или изменение ее отношения все разом исправит? Чаща до сих пор кишит чудовищами и порчей, и она не скоро пройдет.
Он был прав, и королева Чащи не умирала, а всего лишь спит. Но он уезжал не ради истребления порчи и не ради королевства. Его Башня разрушена, он напился воды из Веретянницы и он держал меня за руку. Поэтому сейчас он бежал со всех ног в поисках новых стен, за которыми он смог бы укрыться. Теперь он просидит взаперти десяток лет, пока не оборвет все свои корни и перестанет о них переживать.
— Их не станет меньше от моего сидения на куче щебня, — ответила я, разворачиваясь и оставляя его наедине с пузырьками и книгами.
Чаща над моей головой полыхала красными, золотыми и оранжевыми красками, но сквозь лесную почву пробивались что-то перепутавшие белые весенние цветы. На этой неделе вернулась последняя летняя жара, пришедшаяся как раз на время сбора урожая. В полях под палящим солнцем изнывали от жары уставшие труженики, а здесь под плотной завесой ветвей в тусклом свете у журчащей Веретянницы было прохладно. Я шагала босыми ногами по хрустящим опавшим листьям с корзиной полной золотистых плодов. У поворота реки я задержалась. Над водой чтобы попить склонил свою деревянную голову ходок.
Он заметил меня и настороженно замер, но не сбежал. Я вытащила из корзины один плод. Ходок начал медленно подбираться ко мне на своих неуклюжих ногах. Он остановился точно на расстоянии руки. Я не двигалась. Наконец он протянул передние лапы, взял плод и начал надкусывать его, поворачивая в лапах, пока от него не осталось лишь семечко. После этого он посмотрел на меня и осторожно сделал несколько шагов по направлению к лесу. Я кивнула.
Ходок долго вел меня по лесу между деревьев. Наконец он привел меня к скале, напоминающей самое настоящее человеческое лицо, и отодвинул в сторону тяжелый ковер из плетей лиан. За ним показался узкий проход в скале, из которого шел душный сладкий аромат гнили. Мы пробрались через него в узкую прикрытое со всех сторон долину. На одном конце ее росло старое, перекошенное очаговое дерево с неестественно распухшим стволом, посеревшее от скверны. Его нависавшие над долиной ветви были настолько усыпаны плодами, что их концы касались земли.
Ходок неуверенно встал в сторонке. Они поняли, что я по мере сил очищаю оскверненные очаговые деревья, и некоторые из них даже начали мне помогать. Кажется, у них был инстинкт садовников. Теперь они освободились от подталкивавшей их ярости королевы Чащи, а может им просто больше нравился вкус не подверженных скверне плодов.
В Чаще по-прежнему водились кошмарные твари, сохранившие свою собственную ярость. По большей части они меня сторонились, но я все равно натыкалась то тут, то там на растерзанную и гниющую тушку зайца или белки, которых, насколько я могла судить, убили лишь из жестокости. Иногда какой-нибудь из помогавших мне ходоков приходил израненным, хромая с откушенной челюстями богомола конечностью или изодранный чудовищными когтями. Как-то раз в сумрачной части Чащи я свалилась в волчью яму, тщательно замаскированную опавшей листвой и мхом, утыканная сломанными ветками, вымазанными отвратительной блестящей жидкостью, которая приклеивалась и обжигала мою кожу, пока я оттуда выбиралась. Я добралась до рощи очаговых деревьев и умылась в ее пруду. Но до сих пор на ноге, где меня уколола одна из палочек у меня сохранилась болячка. Возможно это была всего лишь обычная ловушка для животных, но я так не думаю. Скорее всего она была предназначена для меня.
Я не могла этому позволить прервать мой труд. Я пригнулась под ветками и с флягой в руке подобралась к самому стволу. Я полила его корни водой Веретянницы, но еще только приступая, я уже знала, что для этого дерева мало надежды. В нем было заперто слишком много душ, искривляя его ствол в разных направлениях, и они слишком долго здесь находились. От них мало что осталось, и будет почти невозможно их всех успокоить и усмирить настолько, чтобы они уснули.
Я долго простояла, прижав руки к стволу, пытаясь до них дотянуться, но даже те, кого я нашла заблудились так давно, что уже позабыли свои имена. Они устало лежали без движения с потухшими глазами в мрачном лесу. Их лица уже растеряли черты. Мне пришлось сдаться и отступить, продрогнув от холода, несмотря на палящее сквозь листву солнце. Страдание прилипло к моей коже, стараясь забраться внутрь. Я выбралась из-под тяжелых ветвей дерева и уселась на освещенном солнцем клочке травы на другой стороне долины. Отпив из своей фляги, я прижала ее влажный, покрытый испариной, край ко лбу.