— Наверное здорово быть трубадуром, — вдруг сказала Кася, лежа на спине с закрытыми глазами. Она тихонько промурлыкала несколько нот, подражая странствующему певцу, прибывшему на праздник, который пробовал голос перед завтрашним выступлением. А фургоны с данью будут прибывать всю неделю. — Путешествовать по Польне, и выступить перед королем.
Она произнесла это задумчиво, но не как размечтавшийся ребенок, а словно человек, всерьез обдумывающий мысль уйти из долины, покинуть ее навсегда. Я протянула руку и сжала ее ладонь:
— Тогда ты приезжала бы к нам на новый год и пела новые песни, услышанные во время странствий. — Мы крепко обнялись, и я выкинула из головы мысль о том, что вернувшиеся от Дракона девушки никогда не возвращаются домой.
В этот момент я только стала еще сильнее его ненавидеть. С другой стороны, он не был плохим лордом. По ту сторону северных гор жил барон Желтых болот, державший пятитысячную армию для войны с Польней. У него был замок с четырьмя башнями и жена, носившая кроваво-красные драгоценности и песцовый плащ, но их подданные жили не богаче нас. Крестьяне должны были раз в неделю работать на землях барона, самых плодородных, и он забирал их сыновей в свою армию. А когда вокруг шныряют все эти солдаты, то девушки, если они не хотят побыстрее стать женщинами, вынуждены прятаться по домам под присмотром. И даже барон был не плохим лордом.
У Дракона была всего одна башня. У него вовсе не было солдат, и даже не было слуг, если не считать единственной избранной девушки. В прочем он и не нуждался в армии. Его службой королю был его собственный труд, его магия. Иногда ему приходилось бывать при дворе, обновлять вассальную клятву, и, полагаю, король мог бы призвать его на войну, но по большей части его обязанностью было оставаться тут и следить за Чащей, чтобы защищать королевство от скверны.
Единственным его пунктиком были книги. По деревенским стандартам мы были довольно начитанными крестьянами. Поскольку он платил по золотому за каждый толстый том, торговцы книгами съезжались к нам со всех сторон, несмотря на то, что наша долина находится в самой глухой части Польни. И, собираясь к нам, они набивали поклажу своих мулов потрепанными или дешевенькими книжками, которые мы были способны купить за наши гроши. Даже в самом бедном доме долины было как минимум две-три книги, гордо расставленных на настенной полочке.
Для тех, кто не живет рядом с Чащей, все это вроде бы мелкие и несерьезные причины, чтобы ради них жертвовать одной из дочерей. Я пережила Зеленое лето, когда горячий ветер разнес пыльцу из Чащи далеко на запад долины, на наши поля и сады. Посевы взошли пышно, но вышли странными и изуродованными. Все, кто пробовал их на вкус тут же заболевали. Ими овладевал гнев, и они нападали на свои семьи, а потом, если их не удавалось связать, убегали в Чащу и там пропадали.
Мне было шесть. Мои родители как могли пытались скрыть от меня происходящее, но даже я хорошо помню всюду расползающееся ощущение липкого холодного страха и чувство постоянного голода. Все были напуганы. Мы уже подъели все прошлогодние запасы и очень рассчитывали на весну. Сходя с ума от голода, один из соседей съел пару зеленых бобов. Я отчетливо помню крики, доносившиеся той ночью из его дома, и запомнила, как за окном мой отец бежит на подмогу, схватив вилы, до того прислоненные к амбарной стенке.
Тем летом я, еще не до конца понимая всю опасность происходящего, ускользнула из-под ослабшей опеки моей уставшей матери и сбежала в рощу. Я отыскала полу-засохший кустик, притаившийся от ветра в углублении. Раздвинув прикрывавшие середку сухие веточки, я нашла целую пригоршню черники: совсем обычной, целенькой, сочной, идеальной. Каждая ягодка была взрывом наслаждения на языке. Я съела пару горстей и набрала еще в подол. Дома я появилась в черничных пятнах на платье и на лице. Увидев меня, мать завопила от ужаса. Но я не заболела. Кустик сумел каким-то образом избежать скверны Чащи, и черника была самой обычной. Но материнские слезы меня тогда страшно испугали. Следующие несколько лет я шарахалась от черники как от чумы.
В тот год Дракона призвали ко двору. Он рано вернулся, тут же направился в поля и сжег магическим огнем все оскверненные всходы и каждый ядовитый росток. Это был его долг, но после он еще обошел каждый дом, где были больные и каждому дал исцелявшее разум волшебное снадобье. Чтобы мы не голодали, Дракон отдал приказание жителям избежавших порчи западных селений поделиться с нами урожаем, а также полностью отменил на этот год дань. Следующей весной, прямо накануне посевной, он снова объехал все поля и, прежде, чем скверна смогла укорениться, выжег немногие ее остатки.
Но несмотря на все, что он для нас сделал, его не любили. Он никогда не выходил из своей башни, чтобы просто выпить с крестьянами за урожай, как поступал барон Желтых болот, и ни разу не купил даже самой мелкой безделушки на ярмарке, как часто поступали баронесса с дочерями. Порой через перевал из Росии к нам забредали странствующие певцы и актеры, устраивавшие для нас спектакли. Дракон ни разу не пришел, чтобы их послушать. Когда возницы привозили к его дверям дань, они открывались сами, и люди заносили добро в подвал, даже мельком его не увидев. Дракон не обмолвился больше чем дюжиной слов не только со старшей женщиной нашей деревни, но даже с мэром Ольшанки, крупнейшего города долины, находившегося поблизости от его башни. Он и не пытался завоевать нашу любовь. Мы его совсем не знали.
Разумеется, он прослыл темным волшебником. Даже зимой ясными ночами его башня окружалась вспышками молний. Из его окон вылетали бледные осы, разлетаясь вдоль дорог и рек, чтобы следить для него за Чащей. А когда Чаща кого-нибудь ловила в свои сети: пастушку, подобравшуюся слишком близко со своим стадом к его владениям; охотника, напившегося из неподходящего ручья или незадачливого странника, сошедшего с горной тропы под воздействием странной мелодии, запустившей свои когти в его разум — тогда Дракон появлялся из башни. Но никто из тех, кого он забрал, не возвращался.
Он не был злым, но оставался непонятным и пугающим. Но он собирался забрать у меня Касю, и за это я много лет его ненавидела.
Ничто не могло изменить моего отношения в тот вечер, когда мы с Касей ели жаренные каштаны. Солнце садилось, огонь затухал, но мы оставались на поляне до последнего уголька. Утром не нужно было собираться в дальний путь. Обычно праздник урожая был в Ольшанке, но в год смотрин, чтобы сделать путешествие для семей чуть проще, всегда проходил в одной из деревень, где проживала хотя бы одна претендентка. А у нашей деревни была Кася.
Следующим утром, натягивая новое выходное зеленое платье, я ненавидела Дракона еще сильнее. Матушка трясущимися руками заплетала мне косу. Мы знали, что это будет Кася, но это не значит, что перестали бояться. Тем не менее, я старательно подобрала подол повыше, чтобы не мести им землю, и как могла аккуратнее, тщательно избегая всех сучков, с помощью отца забралась в фургон. Я была настроена произвести должное впечатление. Какая разница, есть ли смысл? Я хотела доказать Касе, что я люблю ее так сильно, что готова уравнять шансы и не хочу выглядеть растяпой, косоглазой или сутулой, как притворялись некоторые.
Все одиннадцать девушек собрались на сельской площади и выстроились в ряд. Праздничные столы составили квадратом чуть поодаль. Они буквально ломились, поскольку не были рассчитаны на то, что на них соберут дань со всей долины. В углу площади пирамидой были сложены мешки с пшеницей и овсом. На самой площади кроме нас, наших семей и старшей женщины по имени Данка, которая нервно вышагивала перед нами туда-сюда, беззвучно репетируя приветственную речь, не было никого.
Я не очень хорошо знала остальных девушек. Они были родом не из Дверника. Мы стояли молча, наблюдая за дорогой, словно скованные нашими лучшими нарядами и тугими косами. Пока ни следа Дракона. В моей голове бродили дикие фантазии. Я представляла, как при появлении Дракона, заступаюсь за Касю и прошу его забрать меня вместо нее, или заявляю, что Кася не желает с ним уходить. Но я хорошо себя знала, и знала, что мне не хватит смелости на подобный поступок.