Здесь нашлось с десяток заклинаний исцеления и для чистки ран от гноя и гангрены, но не от наведенной волшебством скверны. И все же, попытаться стоило. Я прочла одно из заклинаний, которое предлагало вскрыть воспаленную рану, возложить на нее розмарин с лимонной коркой, и проделать нечто, что было описано автором как «возложить на нее дыхание». Дракон по этому поводу плотно исписал четыре листа бумаги, в которых подчеркнул около пяти десятков вариантов: столько-то розмарина, сухого или свежего, столько-то лимона с мякотью и без; использовать ли стальной нож или железный, такое заклинание и сякое.
К сожалению, он не указал, какой из вариантов сработал лучше, а какой хуже, но, раз он проделал столько попыток, значит это того стоило. Теперь все, что мне было нужно, это привести его в более приличное состояние, чтобы он мог сказать мне хотя бы несколько слов, подсказать направление. Я слетала в кухню и разыскала большую связку розмарина, а также лимон. Я захватила чистый нож для чистки овощей, пару чистых полотенец и горшок с горячей водой.
Тут я остановилась в нерешительности. Мой взгляд упал на большой тесак, лежавший на мясницкой колоде. Если я не преуспею, если мне не получится придать ему сил для подсказки… я не знала, смогу ли я. Смогу ли отрубить ему руку. Но я вспомнила Иржи — того тихого и грустного, который всегда приветливо мне кивал, встретив на пастбище — и насмехающегося, жуткого, не хотевшего замолкать. Я вспомнила пустое лицо Кристины. Тогда я набрала в грудь воздух и взяла тесак.
Намеренно отбросив все мысли прочь из головы, я заточила оба ножа, и понесла всё наверх. Окно и дверь так и стояли распахнутыми настежь, но вонь скверны начала накапливаться в моей комнатушке все равно. От ее запаха мой живот разболелся не хуже, чем от удара. Не уверена, что смогла бы вынести вид пораженного скверной Дракона: загнившие тонкие черты лица, вместо колких речей — хрипы и завывания. Его дыхание участилось, глаза почти закрылись. Лицо приобрело жутковатый бледный оттенок. Я подложила одно из полотенец под его руку и затянула поверх шпагатом. Потом срезала с лимона широкие полоски кожицы, нарвала с вязанки листочков розмарина, растерла все вместе в кашицу и часть бросила в кипяток. Поднявшийся сладкий густой аромат, отогнал прочь вонь скверны. Потом я закусила губу, сосредоточилась и резанула опухшую рану ножом. Из нее хлынул густой зеленый гной. Я поливала рану раз за разом горячей ароматной водой, пока она не очистилась. После этого я взяла целую горсть полученной кашицы и плотно повязала на рану.
В записках волшебника ничего не было сказано о том, как именно следует «возложить дыхание» на рану, так что я нагнулась и принялась с придыханием произносить заклинание прямо над ней, пробуя разные варианты. Все для моего языка казались чужеродными, неловкими, колючими, и никак не работали. Расстроившись, я начала разбирать корявые записи оригинала. Там была строчка, в которой говорилось, что напевание «Kai» и «tihas» дает особенно хороший результат. В записках Дракона встречались оба варианта, но добавленные к другим словам, которые складывались в длинные витиеватые фразы, показавшиеся мне перемудренными. Вместо них я запела, наклонившись: «Tihas, tihas, kai tihas, kai tihas», и так повторяла снова и снова, почувствовав, что слова сложились в мотивчик здравицы, желавшей на дне рождения «многие лета».
Это казалось абсурдным, но ее ритм был простым и знакомым, умиротворяющим. Я перестала думать о словах. Они просто прилипли к моему языку и лились подобно воде из чаши. Я позабыла об Иржи с его безумным смехом, и о большой зеленой туче у него внутри. Остались только легкий мотив песенки и веселые лица за столом. И тут, наконец, волшебство потекло, но совсем не так резко, как случалось на уроках Дракона. Вместо этого звуки заклинания превратили его в ручеек, который увлек волшебство за собой, и будто стояла на берегу бурной реки, вливая в нее тонкую серебристую струйку из кувшина, который никогда не опустеет.
Запах розмарина и лимона под моими руками стал сильнее, забивая вонь скверны. Из раны снова потек гной, еще и еще. Нужно бы переживать об этом, но руке Дракона становилось лучше: жуткий зеленоватый оттенок начал пропадать, потемневшие и распухшие вены очистились.
Я совсем запыхалась, и вместе с тем почувствовала, что все закончилось. Моя работа завершена. Я завершила мое заклинание простенькой концовкой: потянула вверх и ноту вниз. На самом деле под самый конец я напевала мелодию с закрытым ртом. Теперь сияние под пальцами волшебника светилось сильнее, особенно ярко, и внезапно из-под его ладони вырвалась яркая вспышка, промелькнувшая по его венам и разросшаяся внутри него как ветвь дерева. Воспаление исчезло. Плоть выглядела здоровой, кожа зажила и стала его привычного не знавшего солнца бледного оттенка — но она была его собственной.
Я наблюдала за ним, затаив дыхание, едва надеясь на удачу. Волшебник пошевелился, сделал один глубокий вдох и заморгал вновь прозревшими глазами в потолок. Один за другим его пальцы расцепили железную хватку на локте. Я с облегчением всхлипнула. Недоверчиво с надеждой я вглядывалась в его лицо, увидела, что он смотрит на меня с возмущенным изумлением, и мои губы помимо воли расплылись в улыбке.
Дракон рывком приподнялся с подушки, снял с зажившей раны лимонно-розмариновую кашицу, с недоверием посмотрел на нее в руке, затем потянулся и взял тонкую книжицу, которую я разложила у него на коленях. Я поместила ее там, чтобы подглядывать во время работы. Он некоторое время таращился на заклинание, потом посмотрел на обложку, словно не верил собственным глазам, и, наконец, прохрипел:
— Что ты, невероятная окаянная бестолковщина, снова натворила?
От возмущения, я села на пол: и это за то, что я только что спасла ему жизнь? И не только его, а спасла его от того, во что его могла превратить Чаща, все королевство.
— А что, по-вашему, я должна была сделать? — с вызовом поинтересовалась я. — И откуда я могла бы об этом узнать? И, кстати, это сработало, не так ли?
По какой-то причине это только сильнее его разозлило. Он вскочил с постели и молча вышел из комнаты, отшвырнув книжечку в дальний конец комнаты. Вложенные записки разлетелись в разные стороны.
— Лучше б спасибо сказали! — Крикнула я вдогонку, тоже разозлившись. Его шаги стихли до того, как я вспомнила, что его ранили, когда он спасал жизнь мне… и что, вообще-то, он сильно спешил мне на помощь.
Разумеется, от этого воспоминания я пришла в еще более мрачное состояние духа. Как и от упорного выдраивания моей несчастной комнатенки и смена белья. Пятна не хотели отстирываться, а мерзкий запах выветриваться, хотя и без ужасной неправильности. Наконец, я решила, что тут использования колдовства оправдано. Я начала пробовать то заклинание, которому меня учил Дракон, но потом вместо этого я подобрала ту самую книжечку. Я была ей очень благодарна и тому волшебнику или же ведьме из прошлого, написавшей эти записки, даже если Дракон был не рад моей помощи, и, к своему удовольствию, я почти сразу нашла заклятие для уборки комнаты: нужно пропеть «Tishta» с повышением и понижением тона. Я наполовину мысленно пропела его, вытирая вонючие лужи. Воздух похолодел и посвежел, но без неприятного пощипывания. К тому времени, как я закончила, простыни стали чистыми и белоснежными, словно только что из стирки и от матраса пахло свежей летней соломой, Я вновь застелила постель, и грузно уселась сверху, абсолютно ошарашенная, поскольку последние крохи отчаяния оставили меня вместе с остатками сил. Я повалилась на кровать, едва сумев натянуть одеяло, и тут же заснула.
Я просыпалась под лучами солнца медленно, мирно, безмятежно и не сразу поняла, что Дракон рядом.
Он сидел у окна на небольшом рабочем стульчике и смотрел на меня. Я села в кровати, потерла глаза и уставилась в ответ. В руке у него была та самая книжечка.