Они остановили его с помощью огня, но все равно потребовался целый день, чтобы разрубить его на части. Удерживая мальчика, ходок сломал ему руку и ноги, и не отпускал до тех пор, пока им не удалось разрубить его тело и отрубить конечности. И все равно потребовалось трое сильных мужчин, чтобы отломать пальцы, сжимавшие тело ребенка. У него до сих пор остались шрамы на руках и ногах, которые на ощупь были похожи на огрубевшую дубовую кору.
Тем, кого ходоки все-таки утащили в Чащу, повезло меньше. Мы не знаем, что с ними случилось, но иногда они возвращались, испорченные самым худшим образом: они улыбались и были приветливы, даже безобидны на вид. Для окружающих, кто не знал их хорошо, они казались почти прежними. Вы могли провести с таким рядом целый день, и ничего не заподозрить, пока не хватались за нож, и не начинали отрезать себе собственную руку, затем выкалывать глаза, отрезать себе язык, а эта дрянь продолжала бы с вами беседовать, мерзко улыбаясь, как ни в чем не бывало. А после этого оно само бралось за нож, и, пока вы валялись снаружи беспомощный, слепой и кашляющий кровью, заходило в ваш дом, к вашим детям. Если кого-то из близких забирал ходок, для всех была лишь одна надежда: что он умер. Единственная надежда. И в этом не было уверенности, пока кто-нибудь не возвращался из Чаши, чтобы подтвердить, что не умер. Тогда мы начинали за ним охоту.
— Нет, только не Кася, — сказала я. — Только не Кася.
Венса опустила голову. Она плакала, не выпуская мои руки, стискивая их словно железом.
— Прошу тебя, Нешка, пожалуйста, — хрипло приговаривала она без тени надежды. Я знала наверняка, она бы ни за что не стала умолять Дракона о помощи, потому что знала ответ. Она пришла ко мне.
Ее слезы было невозможно осушить. Я завела ее внутрь в небольшую прихожую, куда нетерпеливо вошел Дракон и протянул женщине воду. Она шарахнулась от него и спрятала лицо, пока я не передала ей сама. Выпив, она заметно успокоилась, и ее лицо разгладилось. Она позволила мне отвести ее наверх в мою комнатушку, и тихо улеглась на кровать с открытыми глазами.
Дракон стоял в дверях, наблюдая за нами. Я сняла кулон с шеи Венсы.
— У нее там локон волос Каси, — я знала, что она срезала ее прядь перед самыми смотринами, считая, что у нее ничего не останется на память о дочери кроме этого. — Если использовать заклятие «loytalal»…
Он покачал головой:
— Что ты рассчитываешь найти, помимо улыбающегося трупа? Девушка мертва. — Он дернул подбородков в сторону Венсы, и та закрыла глаза: — Выспавшись, она успокоится. Скажи вознице, пусть возвращается утром, чтобы отвести ее домой.
Он повернулся и ушел, но худшее было в том, как он сказал об этом — словно о свершившемся факте. Он не кричал на меня, не называл дурой. Не говорил, что жизнь деревенской девушки не стоит того, чтобы позволить Чаще схватить меня и обратить себе на пользу. Не говорил, что я идиотка, воспарившая на крыльях успеха: швыряющая налево и направо эликсиры, выращивающая из воздуха цветы и которая вдруг вообразила себе, что сумеет спасти кого-то, кого забрала Чаща.
Девушка мертва. В его голосе даже было слышно сожаление, в его собственном угловатом стиле.
Я села рядом с неподвижной и холодной Венсой, баюкая ее жесткую покрасневшую мозолистую руку на своем колене. Снаружи темнело. Если Кася еще жива, то она находится в Чаще, видя, как садится солнце, и среди веток меркнет вечерний свет. Сколько времени займет кого-то оттуда вызволить? Я размышляла о Касе в хватке ходока. Его длинные пальцы сжимают ее руки и ноги. Она знает, что ей грозит, что случится.
Оставив Венсу спать, я спустилась в библиотеку. Дракон был тут, просматривая записи в одном из томов, в котором обычно делал пометки. Я остановилась в дверях, уставившись ему в спину:
— Я знаю, как она тебе дорога, — сказал он мне через плечо: — Но нет ничего хорошего в том, чтобы раздавать фальшивые надежды.
Я промолчала. Книжечка Яги, маленькая и потертая, раскрытой лежала на столе. Всю прошлую неделю я изучала заклинания земли: «fulmkea, fulmedesh, fulmishta». Они твердые и неподвижные, полная противоположность воздуху и огню, которые давали жизнь иллюзиям. Я взяла книгу со стола за спиной Дракона и положила ее в карман, потом повернулась и тихо сошла вниз по лестнице.
Борис по-прежнему оставался снаружи, ожидая ответа с мрачным выражением на длинном лице. Когда я вышла из Башни, он повернул в мою сторону голову от укрытых попонами коней.
— Отвезете меня к Чаще? — спросила я его.
Он кивнул. Я забралась в его сани и, пока он готовил коней, зарылась в покрывала. Он взобрался на облучок и, звякнув вожжами, прикрикнул на лошадей. Сани двинулись по снегу.
Этой ночью в небе высоко висела полная, красивая луна. Ее свет отбрасывал голубые тени на сверкающем снеге. По пути я раскрыла книжечку Яги и отыскала заклинание, ускоряющее бег. Я тихо пропела его лошадям. Они услышали меня, прянув ушами, и вокруг наших саней сильнее заревел ветер, щипля щеки и выбивая слезу. Замерзшая Веретянница казалась бегущей рядом светло-серебристой дорогой. А впереди на востоке росла тень. Она становилась больше и больше, пока лошади, заволновавшись, не встали как вкопанные без малейшего окрика или движения вожжей. Мир прекратил движение. Мы остановились под навесом нескольких сосен. Перед нами за нетронутым снежным полем простиралась Чаща.
Раз в год, когда вся земля просыпается, Дракон собирает всех неженатых мужчин долины старше пятнадцати лет и приводит их на границу Чащи. Он выжигает дотла и дочерна широкую полосу поля вдоль ее границы, а следующие за огнем мужчины засыпают землю солью, чтобы ничто не могло ни взойти, ни пустить корни. От нашей деревни хорошо видны клубы дыма. И мы видим, как аналогичные дымы поднимаются по другую сторону Чащи в далекой Росии, и мы знаем — там поступают так же. Но стоит огню добраться до Чащи, как пламя гаснет под тенью темных деревьев.
Я спустилась с саней. Борис посмотрел на меня, его лицо было окостеневшим и испуганным, но он сказал:
— Я дождусь, — хотя я знала, что он не сможет. Ждать? Как долго? Чего? Ждать тут, в самой тени Чащи?
Я подумала о своем собственном отце, ждущем Марту, если бы мы вдруг поменялись местами. Поэтому я покачала головой в ответ, решив, если смогу вытащить Касю, то сумею сама доставить ее в Башню. Надеюсь, заклинание Дракона нас впустит.
— Езжай, — сказала я, и внезапно спросила, заинтересовавшись: — Как там Марта?
Он слегка кивнул:
— Вышла замуж, — ответил он, и почему-то замявшись, добавил: — ждет ребенка.
Я вспомнила Марту на смотринах пять месяцев назад: ее красное платье, красивые темные косы, ее узкое бледное и чуть испуганное лицо. Казалось невероятным, что мы вообще стояли рядом: она, я и Кася. У меня перехватило дыхание, остро и болезненно. Я представила ее, молодую жену, сидящую у очага, готовую стать матерью.
— Я рада, — через силу сказала я, стараясь не показаться завистливой. Хотела ли я замуж и ребёнка? Не хотела, или скорее хотела, но не более, чем дожить до ста лет — где-нибудь, когда-нибудь, не вдаваясь в подробности. Но это и значит жить. Она живет, а я нет. Даже если я каким-то образом умудрюсь выбраться из Чащи живой, у меня не будет того, что есть у нее. И Кася… Кася уже может быть мертва.
Но я не хотела входить в Чащу с проклятьями в душе. Я сделала глубокий вдох и заставила себя сказать:
— Я хочу пожелать ей легких родов и здорового малыша, — и даже сумела себя в этом убедить: роды сами по себе пугают, хотя это и более знакомый страх. — И, спасибо вам, — добавила я и повернулась, чтобы направиться через безжизненную пустыню к стене темно-зеленых стволов. Когда Борис развернул лошадей, и отъехал, я услышала за спиной позвякивание сбруи, но звуки постепенно стихли и вскоре пропали совсем. Не оглядываясь, я медленно шаг за шагом шла, пока не оказалась под первыми ветвями.