Принц пошатнулся, словно что-то ударило его в живот, и успел на целую ладонь вытащить лезвие из ножен, прежде чем спохватился.
— Прекрати это! — рявкнул он. — Заставь эту тварь заткнуться.
Наблюдавший и по-прежнему выглядевший потрясенным Сокол поднял руку и произнес: «Elrekaduht!» Громогласные вопли Иржи стихли, словно доносясь из-за толстых стен, осталось доносившееся лишь еле слышно далекое: Маречек! Маречек!
Сокол повернулся к нам:
— Не может быть, чтобы вы решили будто в состоянии исцелить подобное…
— А! Что, теперь почувствовал брезгливость? — сухо и резко произнес Дракон.
— Посмотри на него! — ответил Сокол. Он повернулся к Иржи и произнес: «Lehleyast palezh!», и взмахнул рукой, словно протирал запотевшее стекло. Я отшатнулась. Кася до боли сжала мою руку, и мы в ужасе уставились на Иржи. Его кожа стала полупрозрачной тоненькой пленкой, похожей на луковую чешуйку, а под ней копошилась, бурлила, кишела сплошная черная масса скверны. Она была похожа на тени, что я видела у себя, только эти разрослись настолько, что заполнили внутри Иржи все, даже на лице. Его зловещие, покрытые желтыми пятнами глаза едва выглядывали из-под копошащихся облаков теней.
— И тем не менее, вы готовы беззаботно лезть в Чащу, — ответил Дракон. Он повернулся. Принц Марек наблюдал за Иржи серый как зеркало. Его губы сжались в бесцветную тонкую линию. — Послушай меня. Вот это, — он указал на Иржи, — еще ничто. Эта скверна приобретена через третьи руки, и благодаря эликсиру окаменения лишь трехдневной давности. Если бы скверна была получена через четвертые руки, я бы сумел исцелить ее простым заклинанием очищения. Королева же пробыла внутри очагового дерева двадцать лет. Даже если мы сумеем ее найти, даже если сумеем привезти ее назад, и сумеем ее очистить от скверны — а каждое из этих «если» под большим вопросом, все равно — она двадцать лет прожила в худшем кошмаре, который могла устроить Чаща. Она не примет тебя. Она тебя даже не знает.
— Сейчас у нас есть прекрасный шанс нанести Чаще ущерб, — продолжил он. — Если мы преуспеем в очищении этого человека, если сумеем уничтожить еще одно очаговое дерево, нам не следует, рискуя всем, использовать предоставленную возможность ради глупого самоубийственного броска в самые дебри Чащи. Нам следует начать с границы и от рассвета до заката прорубить просеку вглубь Чащи насколько сумеем, а перед отходом зажечь эликсиром пекла лес. Тогда бы мы отвоевали у Чащи целых двадцать миль долины и ослабили ее на три поколения.
— И сожгли бы при этом мою мать? — спросил принц Марек, повернувшись к волшебнику.
Дракон кивнул на Иржи:
— Разве тебе понравилось бы жить таким?
— Уж лучше чем сгореть! — ответил Марек. — Нет. — Он тяжело вздохнул, словно его грудь сдавили железные обручи. — Нет.
Дракон заиграл желваками:
— Если бы нам удалось настолько ослабить Чащу, то наши шансы отыскать ее…
— Нет, — еще раз повторил Марек, рубанув рукой. — Мы вернем мою мать, и опустошим Чашу настолько, насколько сможем. А потом, Дракон, когда ты ее очистишь и сожжешь очаговое дерево, в котором ее держат, клянусь, ты получишь всех лесорубов, кого сможет тебе выделить мой отец, и мы не только выжжем Чащу на двадцать миль. Мы испепелим все, вплоть до Росии, и избавимся от нее навсегда.
Почувствовав уверенность, он выпрямился и расправил плечи. Я закусила губу. Я не верила принцу ни на грош, так как он думал только о себе, но не могла не признать, что кое в чем он прав. Если мы опустошим Чащу на двадцать миль, это будет огромное достижение, но временное. Мне хотелось сжечь ее дотла.
Конечно, я всегда ненавидела Чащу, но подспудно. Случались и град перед сбором урожая, и нашествия саранчи, просто Чаща была страшнее — вроде кошмара, только действовавшего по-своему. Сейчас же она превратилась в нечто иное: живое существо изо всех своих злобных сил пытающееся причинить вред мне, всем, кого я любила, угрожающая моей деревне, готовясь проглотить ее как Поросню. Я вовсе не воображала себя великой героиней, в чем обвинил меня Дракон, но я желала вторгнуться в Чащу с огнем и топором. Хотела вырвать королеву из ее хватки, созвать армии из обеих держав и уничтожить Чащу до конца.
Дракон молча покачал головой. Он перестал спорить. Вместо него подал голос Сокол. Волшебник не был уверен настолько, как принц. Его взгляд по-прежнему был прикован к Иржи, и одной рукой он прижимал к лицу полу своего плаща, словно ему было видно нечто, чего не видели мы, и он опасался вдыхать отравленный воздух.
— Надеюсь, вы простите мои сомнения. Возможно, я просто слишком неопытен в подобных вопросах, — произнес он саркастично, что было отчетливо слышно даже сквозь плащ: — но я бы назвал этот случай довольно ярким примером скверны. Его даже небезопасно обезглавливать перед сожжением. Может будет лучше сперва убедиться, что вы сумеете его исцелить, а уж потом строить грандиозные планы, которым не суждено сбыться.
— У нас уговор! — возмущенно воскликнул принц, поворачиваясь к нему.
— Я соглашался, что стоит рискнуть, если Саркан изыскал способ исцелять скверну, — ответил Сокол. — Но нечто подобное…? — Он снова посмотрел на Иржи. — Я отказываюсь, пока не увижу, как он это сделает, и даже после этого еще дважды подумаю. Все, что мы знаем, мы можем сделать вывод, что девушка вообще не была осквернена, и он всего лишь распускает о себе фантастические слухи, чтобы сильнее прославиться.
Дракон презрительно фыркнул и ничего не ответил. Он отвернулся, выдернул клочок соломы из давно упавшего и рассыпавшегося по земле снопа и, быстро переплетая соломинки, принялся бормотать на ними заклинание. Принц схватил Сокола за руку и оттащил в сторону, попутно что-то яростно ему шепча.
Потерявший дар речи Иржи что-то неслышно напевал сам себе. Он принялся биться в цепях, максимально бросаясь вперед, повисая на них, сильно отводя руки назад, тянулся, далеко вытягивал шею, щелкая зубами в воздухе, покачивался и закатывал глаза. Его язык свисал набок словно раздувшееся почерневшее, похожее на слизняка существо, забравшееся ему в рот.
Дракон не обращал на него внимания. В его руках солома утолщилась и превратилась в небольшой, кривоногий столик всего в фут шириной, потом волшебник взял кожаную сумку, которую принес с собой и открыл. Он осторожно извлек оттуда «Призывание», блеснув закатным лучом по золоченному шрифту, и положил книгу на столик.
— Итак, — произнес он, поворачиваясь ко мне, — приступаем.
До сего момента, я совсем не думала о том, как на глазах у всех, у принца с Соколом, которые крутились вокруг нас, возьму Дракона за руку и объединю с ним наши чары. При этой мысли мой желудок скукожился как высохшая слива. Я бросила взгляд на Дракона, но он стоял с невозмутимым выражением на лице, словно его мало беспокоило то, чем мы занимались.
Я покорно встала рядом. Взгляд Сокола сосредоточился на мне, и я была уверена, что он смотрит не только обычным хищным и пронзительным взглядом. Мне претила сама мысль настолько открываться перед ним, перед принцем. И хуже всего мне было оттого, что здесь была отлично меня знавшая Кася. Я почти ничего не рассказывала ей о той самой ночи, как и прошлом разе, когда мы с Драконом пытались работать сообща. Мне не удалось облечь это в слова, и не хотелось даже думать на эту тему. Но, не могла отказаться помочь Иржи, который выплясывал между цепями как смешной игрушечный акробат между двух палочек, которого давным-давно мне сделал отец.
Я проглотила ком в горле, положила руку на обложку Призывания, и открыла книгу. Мы с Драконом начали читать.
Стоя рядом мы были скованны и неуклюжи, но наше волшебство соединилось, словно оно и без нас, знало, что делать. Мои плечи расслабились, и голова просветлела. Я с удовольствием вдохнула воздух, и ничего не могла с этим поделать — мне было плевать, даже если весь мир на меня смотрит. Призывание разлилось вокруг нас словно река. Голос волшебника звучал рябью на ее поверхности, которую я наполняла перекатами и всплесками рыб, блеском яркой и чистой воды как окружающий нас закат.