Разумеется именно для этого архиепископ и прибыл сюда, но кажется он не был доволен тем, как Марек представил будто это идея самого принца. Губы священника вытянулись в узкую линию.
— Не сомневайтесь, ваше высочество, так и будет, — холодно ответил он, повернулся и взмахнул рукой. К нему шагнул один из монахов: низенький, нервный человек в простой коричневой рясе. Его каштановые волосы были острижены под горшок, а из-за больших очков в золотой оправе глядели огромные, часто моргающие глаза. В руках у него был длинный деревянный ящичек. Он открыл его, и архиепископ достал из него двумя руками тонкую словно паутина сверкающую сеть из золотых и серебряных нитей. Вся толпа разом одобрительно зашумела словно весенняя листва на ветру.
Архиепископ растянул сеть, долго и громко помолился, потом повернулся и накинул сетку на голову королеве. Сеть мягко опустилась, расправившись до самой земли. Потом к моему удивлению вперед вышел монах, который возложил руки на сеть и произнес: «Yilastus kosmet, yilastus kosmet vestuo palta», — начал он, и с этого места я заметила, как в нити сети хлынула сила заклинания, и они засветились.
Свет наполнил все тело королевы с каждой стороны, озарил ее. Она стояла на помосте над нами, подняв голову, и светилась. Это не было похоже на свечение Призывания. То свечение было чистым холодным светом, резким и болезненным. А этот — все равно, что в середине зимы вернуться домой поздно ночью, и посмотреть в окно на горящую, манящую в дом, лампу. Этот свет был наполнен любовью и теплом. По толпе пробежал вздох. Даже священники обернулись на мгновение, чтобы посмотреть на светящуюся королеву.
Монах не снимал рук с сети, постоянно подпитывая ее силой. Я слегка пришпорила свою лошадь, заставив ее приблизиться к лошади Сокола, и, наклонившись из седла, спросила:
— Это кто?
— Ты говоришь о нашем кротком Филине? — спросил он. — Отец Балло. Он, если так выразиться, благодать для архиепископа. Не часто можно встретить кроткого и покладистого волшебника. — В его словах чувствовалось презрение, но мне монах не казался столь уж кротким, скорее обеспокоенным и недовольным.
— А что это за сеть?
— Ты же, разумеется, слышала о вуали святой Ядвиги, — ответил Сокол так буднично, что я уставилась на него, разинув рот. Это была самая почитаемая реликвия Польни. Я слышала, что ее достают только на коронацию королей, чтобы доказать, что они не подвластны влиянию зла.
Толпа начала напирать, тесня солдат, чтобы подобраться ближе. И даже солдаты были поражены — они позволили себя сдвинуть и приподняли вверх наконечники пик. Священники обходили королеву, изучая ее дюйм за дюймом, наклоняясь, чтобы рассмотреть каждый пальчик на ноге, ощупывая и проверяя каждый пальчик на руке, вглядываясь в волосы. Но нам всем было видно ее сияние полное света. В ней не было ни следа тени. Один за другим священники отходили и качали головой архиепископу. Даже его жесткое лицо смягчилось, проявив на архиепископе чудесное влияние света.
Когда изучение королевы закончилось, отец Балло аккуратно снял с нее вуаль. Священники принесли с собой и другие реликвии, которые теперь опознала и я сама: щиток доспехов святого Казимира, пронзенный до сих пор торчащим из него зубом убитого им дракона из Кралевии; лучевая кость святого Фирана в стеклянном и оправленном в золото ларце; золотая чаша, спасенная святым Яцеком из храма. Марек положил руки королевы по очереди на каждую реликвию, а архиепископ произнес свою молитву.
Все тоже самое они повторили с Касей, но она толпе была совершенно неинтересна. Все люди страстно желали видеть королеву, и когда священники изучали Касю, толпа шумела гораздо сильнее всего, что мне приходилось видеть до этого, несмотря на то, что они находились в присутствии такого большого числа святых предметов, а также самого архиепископа лично.
— Чего еще ждать от кралевской толпы, — в ответ на мое изумление сказал Соля. Здесь даже ходили продавцы булочек, у которого жители расхватывали с лотка свежие рогалики, а еще с лошади мне было видно, как пара предприимчивых людей прямо у дороги торгует с прилавка пивом.
Общая атмосфера стала похожа на выходной, праздничный день. Наконец священники наполнили золотую чашу святого Яцека вином, и отец Балло что-то над ней пошептал: от вина поднялся завиток дымка, и оно стало прозрачным. Королева выпила все до дна, едва ей поднесли его к губам, и не забилась на земле в припадке. Даже выражение ее лица ни капли не изменилось, но не это имело значение. Кто-то в толпе поднял в воздух кружку с плещущимся пивом и выкрикнул: «Слава Богу! Королева спасена!» Люди начали восторженно кричать и напирать на нас. Все страхи были забыты. Было так громко, что я едва смогла расслышать, как архиепископ дает Мареку свое неохотное дозволение ввести королеву в город.
Экстаз толпы был еще хуже леса нацеленных на нас пик. Чтобы подвести фургон к помосту и посетить в него королеву с Касей, Мареку приходилось расталкивать людей с дороги. Принц оставил свою лошадь, и сам уселся на козлы, взяв вожжи. Взмахнув над головами людей кнутом, он заставил их расступиться от упряжки, а нам с Солей пришлось приткнуть своих лошадей вплотную к фургону — толпа сразу же сомкнулась за нашими спинами.
Люди шли следом целых пять миль, оставшихся до города, бежали рядом, за нами, а когда одни уставали, им на смену появлялись новые. Когда мы добрались до моста через Вандалусу, все взрослое население забросило работу и шло следом, а к тому времени, как мы добрались до ворот замка, мы едва могли двигаться сквозь громко приветствующую, напирающую со всех сторон толпу — настоящее живое существо с десятью тысячами все как один весело орущих голосов. Новость о спасении королевы и ее чистоте уже разлетелась. Принц Марек наконец-то спас королеву.
Мы все словно очутились в балладе, именно на это было похоже. Я чувствовала это на себе, несмотря на то, что золотистая голова королевы покачивалась вперед-назад в такт движению фургона без малейшей попытки остановиться, и даже зная, насколько незначительна наша победа и сколькими жизнями она была оплачена. Возле моей лошади бежали веселые ребятишки, и они ни капли надо мной не насмехались, хотя я представляла собой один сплошной клубок спутанных, прокопченных волос и рваной одежды. Но мне было все равно. Я смотрела вниз и тоже улыбалась, позабыв об онемевших ногах и затекших руках.
Марек ехал впереди в приподнятом настроении. Должно быть ему тоже показалось, что его жизнь на глазах превратилась в сказку. Прямо сейчас никто не вспоминал о не вернувшихся назад. Обрубок руки Олега по-прежнему был плотно прибинтован к телу, но он воодушевленно размахивал здоровой рукой, и по пути целовал руку каждой симпатичной девушке. Даже когда мы очутились с другой стороны ворот замка, толпа не пропала. Из казарм высыпали все королевские солдаты, стуча по щитам своими мечами и одобрительно крича, а также пришли дворяне из своих особняков, бросая на дорогу цветы.
Только королеве не было до этого никакого дела. С нее были сняты ярмо и кандалы, но она сидела безучастно почти как резная статуя.
Въезжать во внутренний двор замка через последние ворота нам пришлось по одному. Вблизи замок оказался головокружительно огромным, здание возвышалось ярусами в три этажа. С балконов вниз смотрели и улыбались бесконечные лица. Я ошарашенно смотрела на них в ответ, на развешенные повсюду расшитые знамена самых неописуемых расцветок, на лес башен и колонн. На самом верху лестницы с другой стороны двора стоял король собственной персоной. На его плечах была синяя мантия, застегнутая на шее крупной драгоценной брошью с красным камнем и жемчужинами в золотой оправе.
Из-за стен еще доносились приглушенные радостные крики. Внутри все вокруг смолкли как перед началом спектакля. Принц Марек помог королеве сойти с фургона. Он вывел ее вперед и повел по ступеням к королю. Перед ним словно волны расступались придворные. Я поняла, что стою, затаив дыхание.