— Это и есть ученица?
Второй мужчина был его полной противоположностью: он был высок и строен. Одет в темно-красный винного оттенка жилет, богато украшенный золотой вышивкой. На его скучающем лице была узкая заостренная бородка, тщательно завитая колечком на конце. Он развалился в кресле, закинув ноги на стол, на котором была свалены кучкой крохотные золотые слитки, а также небольшой мешочек из черного бархата с крошечными сверкающими красными самоцветами. Он колдовал, держа в руке два слитка, слегка шевеля губами, окружив себя шепотом силы. Волшебник прижал концы слитков вместе, под его пальцами золото истончилось, превратившись в узкую полоску.
— А это Рагосток Великолепный, — представил его Соля.
Рагосток ничего не ответил и даже не поднял головы, лишь бросил на меня единственный взгляд, окинув с ног до головы, и тут же позабыл обо мне, решив, что я не стою его внимания. Однако для меня было предпочтительнее его равнодушие, чем пристальная подозрительность со стороны Алёши, выразившаяся в линии ее губ.
— Где конкретно Саркан тебя нашел? — резко спросила она.
Похоже они уже слышали какие-то варианты спасения, но принц Марек и Сокол не побеспокоились о той части рассказа, которая их не устраивала, или о которой они мало что знали. Запинаясь, я, чувствуя дискомфорт под пристальным взглядом Скола, нескладно начала рассказывать о том, как встретила Саркана. Я намеревалась как можно меньше рассказать о Двернике, о своей семье. У него и так уже была Кася, которую он мог использовать против меня.
Я позаимствовала Касину тайну и постаралась намекнуть, что моя семья сама выбрала предложить меня в услужение Дракону. Я упомянула, что мой отец лесоруб — факт, который, как я уже знала вызовет у них отвращение, и постаралась не называть имен. Вместо имен Данки и Иржи я упомянула старейшину и одного из пастухов, и рассказывая о спасении Каси, я постаралась выдать ее за старую знакомую, а не самую близкую подругу.
— Полагаю, ты просто любезно попросила, и Чаща сама отдала ее тебе обратно? — спросил Рагосток, не отрываясь от дела: он один за другим впечатывал большим пальцем драгоценные камушки в золото.
— Дракон… Саркан… — я с радостью обнаружила, что, произнося его имя, чувствую легкую поддержку, — он решил, что Чаща отпустила ее ко мне для того, чтобы устроить ловушку.
— Ну хоть он-то еще не совсем потерял мозги, — произнесла Алёша. — И почему же он немедленно ее не уничтожил? Он, как и любой другой отличное знает, что гласит закон.
— Он позволил… позволил мне попытаться, — ответила я. — Попытаться ее очистить. А когда это сработало…
— Или вам так показалось, — сказала она, покачав головой: — Так жалость приводит к несчастьям. Что ж, удивительно услышать подобное о Саркане. Но и лучшие из нас в более раннем возрасте теряли голову из-за девушки.
Я не знала, что на это ответить. Хотела было возразить, сказать: «Что вы! Все это неправда!» — но слова застряли в горле.
— А обо мне ты считаешь, что я также потерял из-за нее голову? — умилительным тоном спросил Сокол. — И принц Марек в придачу?
Она почти презрительно посмотрела на него:
— Когда Мареку было восемь, он почти месяц вымаливал у отца армию и всех до единого волшебников Польни, чтобы отправиться в Чащу и вернуть мать, — ответила она. — Но он давно не ребенок. Ему бы следовало вспомнить о законе, как и тебе. Во сколько жизней вам обошелся этот крестовый поход? Вы забрали три десятка ветеранов, всадников, из которых каждый был великолепным бойцом, и у каждого был клинок моей работы…
— И мы привели назад королеву, — ответил Сокол с внезапным напором в голосе, — или для тебя это ничего не значит?
Рагосток шумно и многозначительно вздохнул, не отрываясь от работы над золотым обручем.
— Какая нам разница? Король хочет, чтобы мы испытали девицу… так давайте уже испытаем и на том покончим. — Судя по его тону он не ожидал, что это займет много времени.
Отец Балло прочистил горло. Он потянулся за пером, макнул его в чернильницу и наклонился ко мне, уставившись сквозь небольшие стеклышки:
— Ты довольно молода для испытания. Скажи, дорогая, сколько времени ты училась у мастера?
— С праздника урожая, — ответила я, и посмотрела в его недоверчивые глаза.
Почему-то Саркан не упомянул, что обычно волшебники учатся семь лет перед тем, как попросить внести их в реестр. Спустя три часа, за время которых я провалила добрую половину предлагаемых ими заклинаний, попутно изнурив себя, даже отец Балло был склонен поверить в то, что Саркан потерял от меня голову либо решил глупо над ними подшутить, раз отправил меня на испытание.
Сокол мне никак не помог: он с интересом наблюдал со стороны, а когда его спросили, какие заклинания в моем исполнении он видел, просто ответил:
— Не думаю, что смогу уверенно сказать. Всегда тяжело отличить работу ученика от работы самого мастера, а Саркан, разумеется, постоянно был рядом. Я бы предпочел, чтобы вы полагались на собственное суждение. — И посмотрел на меня из-под ресниц, напоминая мне о своем предложении.
Скрипнув зубами, я вновь попыталась обратиться к Балло: кажется, в его лице я могла надеяться на большую симпатию, хотя даже он все сильнее раздражался:
— Сэр, я вам уже говорила. Я не использую такие заклинания.
— Никаких других заклинаний нет, — ответил он, раздраженный и смущенный одновременно. — Мы перепробовали все: от исцеления до гравировки. Каждый элемент из каждой четверти предрасположенности. Нет категории, которая бы не охватывала все эти заклинания.
— Вот только это ваше волшебство. Не такое… как у Яги, — ответила я, подобрав пример, который, я была уверена, им знаком.
Отец Балло еще подозрительнее уставился на меня:
— У Яги? Чему, во имя всего на свете, тебя учил Саркан? Яга — это народные сказки, — я посмотрела на него. — Ее похождения позаимствованы у горстки настоящих чародеев, приправлены причудливыми дополнениями и преувеличены за прошедшие века до мифических размеров.
Я беспомощно стояла, глядя на него. Он был единственный их них, кто был со мной вежлив, и вот сейчас он с серьезным лицом заявляет мне, что Яги не существовало.
— Ну что ж, мы потратили достаточно времени, — заявил Рагосток. Хотя ему-то было грех жаловаться: он ни на минуту не прекращал работать и сейчас его драгоценный обруч превратился в высокую композицию с оправой посредине, подготовленной для крупного камня. Украшение чуть гудело от запертой в него силы. — Способность справиться с десятком простеньких заклятий не делает ее достойной внесения в реестр, ни сейчас, никогда. Алёша с самого начала была права на счет Саркана. — Он снова оглядел меня с головы до ног. — И такому отсутствию вкуса, нет оправдания.
Я была полностью убита, страшно разгневана и еще больше напугана: насколько мне было известно, следующим утром мог начаться суд. Я с силой, несмотря на корсет, втянула в себя воздух, поднялась, отодвинув стул и топнула скрытой под юбкой ногой, произнеся: «Fulmia». Мой каблук звякнул по камню, удар срезонировал внутри меня и отозвался волной волшебства. Замок вокруг нас вздрогнул как сонный великан. Свисавшие с лампы над нашей головой драгоценные камни зазвенели друг о друга, а с полок попадали книги.
Рогосток вскочил на ноги, опрокинув кресло. Его обруч вывалился из рук и укатился по столу. Отец Балло с удивленным смущением оглядел комнату, потом перевел взгляд на меня в легком смятении, словно подыскивал иное объяснение. Я стояла, глубоко дыша, оперев руки в бока, все еще внутренне резонируя с ног до головы:
— Это на ваш взгляд достаточно волшебно, чтобы внести меня в реестр? Или вам хочется еще?
Они молча смотрели на меня. Я слышала снаружи во дворе крики, топот множества ног. Внутрь заглянули стражники, схватившись за мечи. Тут я поняла, что только что встряхнула и королевский замок, и всю столицу, а также накричала на самых могущественных волшебников страны.
В конце концов им пришлось внести меня в список. Король потребовал объяснить, как произошло землетрясение и ему рассказали, что оно было из-за меня. После этого они уже не могли утверждать, что я не совсем ведьма. Хотя это их вовсе не обрадовало. Рагосток кажется принял все близко к сердцу и обиделся, что на мой взгляд было нечестно: это он первый начал меня оскорблять. Алёша стала относиться ко мне с еще большей подозрительностью, словно считала, что я скрывала свою силу ради каких-то хитрых замыслов. А отец Балло не хотел меня признавать, потому что я оказалась совершенно вне поля его понимания. Он не был недобрым, но он, как и Саркан, был одержим страстью попытаться объяснить все на свете, однако без его воли к признанию поражения. Если отец Балло не мог чего-то найти в книгах, значит этого не существует, а если он сумел найти подтверждение в трех книгах, то это непоколебимая истина. Только Сокол мне улыбнулся с раздражающим намеком на скрытое веселье, но я бы справилась и без его ухмылок.