Вместо этого я грохнула подносом об стол и выкрикнула:
— Почему же вы выбрали меня? Взяли бы Касю!
Я тут же заткнулась, наполовину от стыда, наполовину от страха. Я чуть было не начала извиняться, объясняя, как мне жаль, и что вовсе не хотела этого говорить, что не хочу, чтобы он забирал вместо меня Касю, что пойду приготовлю другой обед…
— Кого? — нетерпеливо переспросил он.
Я застыла с открытым ртом.
— Касю! — наконец, сказала я. Он лишь смотрел в ответ с таким видом, будто я только что подтвердила его опасение в моей неизлечимой тупости, поэтому, смутившись, я тут же позабыла о своих благородных порывах извиняться:
— Вы должны были выбрать ее! Она… умная и храбрая, и хорошо готовит, а еще…
С каждым словом он все заметнее терял терпение, наконец он прервал меня:
— Да, я ее помню. Девочка не с таким лошадиным лицом, и куда опрятнее, и которая, думаю, не ругалась бы со мной в этот самый момент. Вы деревенские все более-менее утомительны по началу, но ты превзошла всех, став образцом несовершенства.
— Значит я вам и не нужна, — покраснев, зло огрызнулась я, обидевшись за лошадиное лицо.
— К моему большому сожалению, — ответил он, — тут ты ошибаешься.
Он взял мою руку за запястье и развернул кругом. Сам он встал вплотную за моей спиной и вытянул мою руку над подносом с едой:
— Lirintalem, — произнес он странное слово, которое текуче слетело с его губ и прозвенело в моих ушах: — Повторяй со мной.
— Чего? — никогда прежде я это слово не слышала. Но он прижался сильнее к моей спине, нагнулся к уху и угрожающе прошептал: — Повторяй.
Я вздрогнула и, сдавшись лишь бы он отстал, произнесла, пока Дракон удерживал мою руку над едой: — Lirintalem.
Воздух над подносом пугающе задрожал, словно весь мир был всего лишь прудом, в который бросили камень. Когда воздух перестал дрожать, еда на подносе изменилась. Там, где находилась яичница — появился жареный цыпленок, на тарелке вместо рагу — горка весенних ростков фасоли, хотя был давно не сезон. Вместо запеченного яблока — яблочный пирог с тончайше нарезанными дольками, посыпанный крупным изюмом и пропитанный медом.
Дракон отпустил меня. Без его поддержки я покачнулась, вцепившись в край стола. Я глубоко вздохнула, словно кто-то только что изо всех сил стукнул меня в грудь. Такое чувство, будто меня только что выжали как лимон. Перед моими глазами мелькали разноцветные звездочки. Я покачнулась, едва не свалившись в обмороке. Смутно я заметила, как он уставился на поднос со странным выражением на лице, словно был одновременно и удивлен, и испуган.
— Что вы со мной сделали? — прошептала я, когда ко мне вернулось дыхание.
— Хорош ныть, — ответил он презрительно. — Всего лишь небольшое заклинание. — Если удивление и было, от него не осталось и следа. Усаживаясь за стол с едой, он махнул рукой в сторону двери: — Ладно, убирайся. Ясно, что на тебя придется тратить необычно много моего драгоценного времени, но на сегодня достаточно.
Этому указанию я с радостью подчинилась. Я даже не стала задерживаться, чтобы забрать поднос, просто, ощупывая себя, побрела прочь из библиотеки. Меня шатало от слабости. Мне понадобилось почти полчаса, чтобы взобраться вверх по лестнице на верхний этаж. Наконец я зашла в крохотную комнату, закрыла дверь, подперев ее сундуком и рухнула на постель. Если Дракон и приходил, пока я спала, я его не слышала.
Глава 2
Следующие четыре дня я не видела Дракона. Я провела их на кухне с утра до ночи. Разыскав несколько поваренных книг, я последовательно пробовала приготовить каждый рецепт, стараясь стать самой лучшей поварихой на свете. Кладовые ломились от продуктов, так что о потраченном зря голова у меня не болела. Если блюдо выходило плохо, я съедала его сама. Следуя совету, я оставляла еду, накрыв крышками, ровно за пять минут до установленного времени и удалялась прочь. Я ни разу не застала его внутри и не слышала от него жалоб, так что была собой довольна. В сундуке для одежды в моей комнате нашлось несколько домашних платьев. Они более-менее мне подошли, хотя ноги были видно до колен, рукава были коротки, и пришлось подвязать на груди, чтобы не болтались — зато я была опрятна как никогда.
Я не хотела ему угождать, но и не собиралась позволять ему проделывать со мной подобные штуки с какими бы то ни было заклинаниями. Мне приходилось просыпаться по четыре раза за ночь со словом «lirintalem» на губах, с чувством, что оно там поселилось, и ощущая на себе его горячую руку.
Страх и труд в целом не плохие товарищи. Они гораздо лучше чувства одиночества и глубинного самого моего жуткого страха из всех, который мог стать явью — страх того, что я десять лет не увижу отца и матушку, не буду снова жить в своем доме, никогда не пробегу по лесу, что со мной случится то странное превращение, которое изменяло всех драконьих девушек и под конец я себя не узнаю. По крайне мере, пока я шинковала и жарила на плите, подобные мысли меня почти не беспокоили.
Спустя несколько дней, когда я поняла, что он не появится внизу и не станет пробовать на мне то заклинание при каждом завтраке, я прервала свое кулинарное безумие. И тут я обнаружила, что, даже если я старательно выискиваю для себя работу, мне нечем заняться. Несмотря на то, что башня была огромной, она не нуждалась в уборке. Пыль не скапливалась по углам и на подоконнике, и даже в щелях вычурной резьбы на золоченной раме.
Хотя рисованная карта на стене в моей комнате мне по-прежнему решительно не нравилась. Каждую ночь мне мерещилось журчание воды, словно у речки на перекатах, а днем она торчала во всей красе, заставляя глядеть на себя. Устав пялиться на нее, я спустилась в подвал и вывалила на пол репу из мешка. Распустив шов, я укрыла карту получившейся мешковиной. Едва вся эта позолота и роскошь скрылись из глаз, в комнате тут же стало лучше.
Вторую половину утра я потратила, глядя в окно, страдая от тоски и одиночества. Был обычный будний день, мужчины работали в полях на уборке урожая, женщины полоскали в речке белье. Даже Чаща почти казалась мне родной в своей неприступной темноте: незыблемая константа. К северу долины на нижних склонах гор паслась большая отара радомских овец. Они были словно большое блуждающее облако. Я понаблюдала за ними некоторое время, всплакнув, но даже у горя есть предел. К обеду мне стало жутко скучно.
Моя семья была ни бедной, ни богатой. У нас в доме было семь книг. Я прочла всего четыре из них, поскольку почти всю жизнь, не взирая на снег и дождь, провела вне дома. В любом случае, у меня был небогатый выбор дел, так что, принеся в библиотеку поднос с обедом, я оглядела полки. Определенно, ничего дурного не случится, если я позаимствую одну из книг. Должно быть другие девушки уже брали книги, раз каждый болтает о том, как здорово они читали, вернувшись.
Поэтому я смело подошла к полке и выбрала ту, что буквально взывала взять ее с собой. У нее была красивая блестящая при свечах обложка пшеничного цвета, дорогая и манящая. Но взяв ее, я засомневалась: она оказалась больше и тяжелее любой из тех, что хранились в нашей семье, а кроме того, обложка была украшена выдавленными красивыми золотыми узорами. С другой стороны, в ней не было закладки, так что я, с легким чувством вины, стараясь уговорить себя, что глупо об этом беспокоиться, забрала ее с собой к себе.
Но когда я открыла книгу, то почувствовала себя еще глупее, потому что не смогла ничего понять. Не так, как это обычно бывает, когда не знаешь каких-то слов или их значения. Я понимала все до единого слова и все, что прочла. Все первые три страницы. Но потом я остановилась и задумалась, о чем же эта книга? И не смогла дать ответ. Я не имела ни малейшего понятия, что я только что прочла.
Я вернулась к началу, и начала снова. И вновь, я была уверена, что понимаю, и все очень логично… и куда логичнее, чем в первый раз. В книге чувствовалась истина, что-то, что я подспудно знала, но еще не сумела облечь в слова или внятно изложить и просто то, чего я раньше не понимала. Я удовлетворенно кивнула, продолжив читать, и на сей раз добралась до пятой страницы. Тут я снова обнаружила, что не могу объяснить, что же было на первой странице и для чего она вообще нужна.