Злокозненная книга лежала посредине стола. Мы молча стояли вокруг. Двадцать лет назад принц Василий Росинский въехал в Кралевию, а три недели спустя темной ночью он уехал в Росию, забрав с собой королеву Анну. Пытаясь скрыться от погони, они слишком сильно приблизились к границам Чащи. Такова была история. Но возможно, они были пойманы ею задолго до того. Возможно какой-то нерадивый переписчик или переплетчик оказался слишком близко к Чаще и опавшая листва попала на бумагу или сделал чернила из желудей и воды, побывавших в Чаще, и этим вписал скверну в каждое слово, что создало ловушку, которая сумела проникнуть даже в стены королевского дворца.
— Нельзя ли сжечь ее прямо здесь? — спросила я.
— Что-что? — подпрыгнул от негодования отец Балло, словно его дернули за ниточку. Думаю, он был противник сжигания любых книг, что я полностью одобряю, если дело не доходит до подобных экземпляров.
— Балло, — сказала Алёша, и судя по ее выражению лица, я поняла, что она разделяет мои чувства.
— Я попробую очищение, чтобы ее можно было безопасно изучить, — ответил Балло. — Если ничего не получится, тогда мы, разумеется, перейдем к более варварским методам обезвреживания.
— Лучше бы не хранить подобную штуку, вне зависимости от того, будет она очищена или нет, — мрачно произнесла она. — Нам следует перенести ее в кузню. Я раздую пламя до бела, и мы оставим ее в нем, пока от книги не останется один пепел.
— Нельзя ее сжигать вот так запросто, — возразил отец Балло. — Она является доказательством по делу королевы, и король должен быть поставлен в известность.
Доказательство осквернения, слишком поздно поняла я. Если королева прикасалась к книге, то она могла заманить ее в Чащу, следовательно королева была осквернена задолго до того, как оказалась под ее ветвями. Если ее предъявят на суде… я с тревогой посмотрела на Алёшу с отцом Балло. Они пришли сюда не для того, чтобы мне помогать. Они хотели остановить меня, пока я не нашла что-то полезное.
Алёша в ответ посмотрела на меня:
— Я не враг тебе, хотя ты и думаешь обратное.
— Ты желаешь им смерти! — ответила я. — Королеве и Касе…
— Я желаю, — возразила Алёша, — безопасности королевству. Вы же с Мареком беспокоитесь лишь о собственных печалях. Ты слишком молода, чтобы быть настолько сильной и в этом проблема. Ты не теряла людей. Когда за столетие все твои родные тебя покинут, тогда ты обретешь иной смысл.
Я хотела было возразить ей на подобное предположение, но это меня остановило. Я с ужасом уставилась на нее. Может это было и глупо с моей стороны, но до сих пор до меня не доходило, что я буду жить долго, как и Саркан, как и она — сотню лет, две сотни… во сколько примерно умирают ведьмы? Я никогда не состарюсь. Просто буду жить, оставаясь прежней, тогда как все окружающие будут стареть и уходить, как боковые побеги какой-нибудь лозы, ползущей прочь от них все время вверх.
— Не хочу я обретать подобный смысл! — вслух произнесла я, нарушая повисшую в зале тишину. — Не хочу подобного смысла, если это означает перестать кого-то любить. Что в нем такого, кроме людей, ради которых и стоит жить? — Возможно существует способ поделиться частью этой жизни, лихорадочно думала я. Быть может я смогу поделиться со моей семьей, с Касей… если только они захотят принять этот дар. Кто согласится на подобную цену — выпасть из знакомого мира, вырвать себя из жизни.
— Дорогое дитя, ты слишком встревожена, — слабо произнес отец Балло, делая движение, чтобы меня успокоить. Я уставилась на него, и заметила легкие морщинки в уголках глаз, все дни проведенные над пыльными книгами, без любви к иному занятию. И на Алёшу, которая с одинаковой легкостью рассуждала о сожжении книг и людей. Я вспомнила Саркана, сидящего в своей башне, и крадущего девушек нашей долины. Его холодность во время моего первого появления, словно он не мог вспомнить, что думает и чувствует обычный человек.
— Страна это и ее люди, — сказала Алёша. — Больше людей, чем те несколько, кого ты сильнее всех любишь. И Чаща угрожает им всем.
— Я всю свою жизнь прожила в семи милях от Чащи, — ответила я. — Мне не нужно объяснять, что это такое. Если бы я не беспокоилась о том, как остановить Чащу, я бы уже забрала Касю и сбежала вместе с ней, а не оставила бы ее тут, чтобы ее двигали туда-сюда как какую-нибудь пешку, словно она совсем не имеет значения!
Отец Балло издал удивленный возглас, но Алёша лишь нахмурилась:
— И все же, даже отлично все понимая, ты настаиваешь на помиловании кого-то из оскверненных, — сказала она. — Чаща не просто зло, ждущее тех, кто по собственной глупости забредет внутрь, а будучи вытащенным наружу останется невредим. Мы не первый народ, кто столкнулся с ее силой.
— Ты имеешь в виду людей Башни, — медленно произнесла я, размышляя о похороненном короле.
— Значит, ты видела гробницу? — сказала Алёша. — И волшебство, с помощью которого она была сделана, и теперь утрачено навсегда? Это хорошее предупреждение. Те люди не были слабыми и неподготовленными. Но Чаща разрушила их башню, волки и ходоки вели на них охоту, а лес поглотил всю долину. Один или два волшебника послабее из их числа сумели удрать на север, прихватив с собой несколько книг и рассказав свою историю. А что случилось с остальными? — Она обвела рукой книги. — Превратились в кошмары, чудовищ, охотящихся на собственных сородичей. Ничего другого от этого народа Чаща не оставила. В том месте обитает нечто похуже чудовищ: то, что способно создавать их.
— Мне это известно получше вашего! — ответила я. У меня до сих пор чесались руки, а злобная книга по-прежнему лежала посредине стола. Я не могла перестать думать о том мощном, чудовищном создании, которое проглядывало в Касиных глазах, в глазах Иржи, то ощущение преследования под нависшими кронами.
— Правда? — спросила Алёша. — Тогда скажи, если бы я предложила выкорчевать с насиженных мест всех жителей вашей долины и расселить по королевству, чтобы спасти и освободить от Чащи, — вы бы уехали? — Я с открытым ртом уставилась на нее. — И кстати, почему вы еще не переехали? — добавила она. — Почему цепляетесь за жизнь в этом месте, полном тени? В Польне есть места, в которых зло отсутствует.
Я ломала голову, что ответить, и не знала, что сказать. Подобная мысль была мне абсолютно чужда. Кася мечтала уехать, но она была вынуждена. Я же никогда об этом не задумывалась. Я любила Дверник, мягкие густые рощи у дома, длинный искрящийся на солнце поток Веретянницы. Мне нравились окружающие нас укромной стеной горные вершины. В нашей деревне, в долине было покойно. И дело было даже не столько в легком правлении Дракона. Это был дом.
— Дом, в котором какая-нибудь уродливая тварь может ночью выбраться из леса и украсть детей, — сказала Алёша. — Еще до того, как Чаща снова принялась расти, вся долина уже была поражена скверной. В Желтых болотах есть древние легенды, в которых говорится, что задолго до того, как мы пересекли горы и начали вырубать лес, ходоков видели на другой стороне горных перевалов. Но тем не менее людям понадобилась эта долина, они остались в ней и пытаются жить.
— Ты считаешь, что все мы осквернены? — с ужасом спросила я. Может будь ее воля, она бы сожгла всю долину, с нами вместе?
— Не осквернены, — ответила она. — Соблазнены. Ответь, куда течет река?
— Веретянница?
— Да. Все реки впадают в моря, в озера или болота, но никогда не исчезают посреди леса. Так куда она впадает? Ежедневно ее подпитывают тающие снега тысяч гор. Она не просто впитываться в землю. Подумай, — добавила она язвительно, — вместо того, чтобы слепо хотеть. В глубине вашей долины притаилась некая сила, странность за гранью смертного волшебства, которая притягивает людей, пускает в них свои корни… и не только в людях. Чтобы за тварь не обитала в Чаще и не отравляла все своей скверной, оно явилось чтобы жить там и пить эту силу словно из чаши. Она уничтожила людей Башни, и потом дремала тысячи лет, потому что не было ни одного дурака, чтобы ее потревожить. Но потом явились мы, с армиями, с топорами и волшебством, и считаем, что на этот раз победим.