В следующие несколько недель обморок отступал все дальше, словно я окрепла от практики и стала лучше переносить все, что он со мной делал. Постепенно эти встречи стали не то чтобы приятными, но менее пугающими. Всего лишь выматывающая обязанность, как драить горшки с холодной водой. Ко мне вернулся ночной сон и мой дух окреп. С каждым днем я чувствовала себя лучше, и с каждым днем злее.
Никаким разумным способом я не могла самостоятельно натянуть на себя те дурацкие платья. Нет, я честно пыталась, но не могла даже дотянуться до пуговиц и шнуровки на спине. Так что мне приходилось просто разрезать швы и даже рвать юбки, чтобы от них освободиться. Поэтому каждую ночь я сваливала их в кучу подальше с дороги, а утром надевала новое домашнее платье, стараясь сохранить его чистым, и каждые несколько дней он терял терпение от моей неряшливости и заменял его другим. Наконец у меня осталось последнее платье.
Я подержала это последнее платье из обычной некрашеной шерсти в руках, словно держась за спасительную соломинку, и тут, поддавшись вспышке упрямства, я оставила его на кровати и втиснулась в зелено-рыжеватое платье.
Я не могла застегнуть пуговицы на спине, поэтому взяла вуаль от шляпки и, обмотав вокруг, завязала ее узлом, чтобы платье с меня не свалилось. В таком виде я отправилась вниз на кухню. На сей раз я даже не пыталась остаться чистой. Неся наверх поднос, я нарочно перепачкалась в яичнице с беконом и облилась чаем, а мои волосы торчали в разные стороны — со стороны я была похожа на сумасшедшую дворянку, сбежавшую с бала в лес.
Разумеется, не на долго. Как только я покорно повторила за ним «vanastalem», его волшебство охватило меня, упаковало внутрь корсета, очистило от пятен, привело в порядок волосы, превратив меня в подобие кукольной принцессы.
Но сегодня из-за внутреннего протеста я ощущала себя куда лучше. Я решила посильнее досаждать ему своим видом при каждом взгляде, и он вознаграждал меня своим кислым видом.
— Как тебе это удалось? — с пораженным видом он спросил меня как-то, когда я явилась с рисовым пудингом на голове и огромным пятном от джема через грудь на моем красивом платье из бежевого шелка. Просто я случайно задела локтем ложку, и пудинг взмыл вверх.
Последнее домашнее платье я спрятала в свой сундук. Каждый день после того, как он заканчивал измываться надо мной, я поднималась наверх, выворачивалась из бального платья, разбрасывая драгоценные заколки по полу, потом я натягивала мягкий хорошо сшитый летник и выстиранное собственными руками домашнее платье. После этого я спускалась на кухню, чтобы приготовить хлеб и сидела, ожидая у печи, пока он выпекался, не переживая о саже и муке на юбке.
У меня снова стало хватать сил на скуку. Я даже не вспоминала о том, чтобы еще раз взять книгу. Вместо этого я взялась за иголку, не смотря на то, что терпеть не могла шить. Чем дольше я продолжала по утрам истязать себя шитьем, тем сильнее мне хотелось порвать их и превратить во что-нибудь бесполезное, вроде простыней или носовых платочков.
Корзинка для вышивания пылилась нетронутой в сундуке. Во всей башне нечего было зашивать, кроме моих нарядов, которые я, к своему мрачному удовольствию, всегда бросала разорванными. Но когда я ее открыла, то обнаружила воткнутый клочок бумажки, написанный кусочком грифеля знакомым почерком моей подруги с кухни.
«Ты боишься? Не стоит! Он тебя не тронет. Все, что ему нужно, чтобы ты оставалась симпатичной. Ему и в голову не придет тебе что-либо покупать, но ты можешь позаимствовать отличное платье из одной из гостевых комнат и подогнать по себе. Когда он тебя позовет, спой ему или расскажи какую-нибудь историю. Ему бывает скучно, но не слишком часто: просто приноси ему поесть и старайся по возможности не попадаться ему на глаза. Больше ему ничего не нужно».
Бесценный был бы совет, если бы я открыла корзинку для вышивания и нашла его в первую ночь. А теперь я стояла, сжимая клочок бумажки, вздрагивая при вспоминании о его голосе, заглушающем прерывистый мой собственный, иссушающий мои силы своей магией, и кутающим меня в разные бархаты и шелка. Я была не права. Ни с одной из прежних девушек он не проделывал ничего подобного.
Глава 3
Всю ночь я пролежала без сна от отчаяния, свернувшись в кровати клубком. Однако выбраться из башни не стало проще, как бы сильно мне этого не хотелось. Следующим утром я подошла к огромным дверям и впервые попыталась поднять огромный засов, как бы глупо это не показалось. Но, разумеется, не сумела сдвинуть его даже на четверть дюйма.
Внизу в кладовой, воспользовавшись в качестве рычага длинной рукоятью ковша, я приподняла огромную железную крышку выгребной ямы и заглянула внутрь. Глубоко внизу поблескивало пламя. Таким путем я тоже не могла сбежать. С большим трудом мне удалось задвинуть крышку на место. Потом в поисках дыр и проходов я ощупала руками все стены и заглянула в каждый темный уголок. Даже если где-то и была дыра, мне ее найти не удалось. Тем временем рассветало все сильнее, и вниз по лестнице спустился непрошеный золотистый свет. Пришлось готовить завтрак и нести поднос навстречу своей участи.
Расставляя на поднос тарелку с яйцами, тост и консервы, я раз за разом поглядывала на торчащий напротив меня из колоды блестящий мясницкий нож. Я резала им мясо, и знала, какой он острый. Каждый год мы выращивали кабанчика, и я помогала его резать — держала ведро под сливаемую кровь — но ткнуть ножом живого человека казалось чем-то немыслимым. Так что я не стала испытывать свое воображение, а просто положила нож на поднос и направилась к лестнице.
Когда я появилась в библиотеке, волшебник в напряженной позе стоял у окна спиной ко мне. Я механически расставила по очереди тарелки, пока ничего кроме подноса не осталось. Кроме подноса и ножа. Мое платье было испачкано брызгами яичницы и бекона, через секунду он скажет…
— Заканчивай и поднимайся к себе, — сказал волшебник.
— Что? — не поняв, переспросила я. Нож лежал под салфеткой, поглощая все мои мысли, и мне понадобилось мгновение, чтобы сообразить, что меня помиловали.
— Ты внезапно оглохла? — рявкнул он. — Кончай возиться с тарелками и убирайся. Сиди в комнате, пока я тебя снова не позову.
Мое платье представляло собой измятый и грязный клубок из лент, но он даже не повернулся, чтобы взглянуть. Не нуждаясь в дополнительных оправданиях, я забрала поднос и отправилась к себе. Без гнетущей усталости на плечах я почти взлетела вверх по ступеням, вбежала в комнату и заперла дверь. Сдернула с себя шелковую мишуру, натянула домашнее платье и рухнула в кровать, обняв себя от облегчения, как избежавший порки ребенок.
Тут мой взгляд упал на брошенный поднос и валявшийся на полу сверкающий нож. Ох. Ну какой же я была дурой, что даже подумала об этом. Он был моим лордом. Если бы по какой-либо немыслимой случайности я его убила, то меня бы приговорили к смерти, и моих родителей за компанию. Убийство не помогло бы мне сбежать. Проще выброситься из окна.
Я даже повернулась и, в отчаянии, выглянула в окно. Тут я заметила то, за чем с таким неудовольствием наблюдал Дракон. К Башне приближалось пылевое облако. Это был не фургон, а большая крытая карета: целый дом на колесах. Ее тянула упряжка лошадей, перед которой скакали двое верховых в серых с ярко зеленым ливреях. Еще четверо всадников в таких же ливреях следовали сзади.
Кортеж остановился у больших дверей. На крыше кареты был зеленый знак: чудище со многими головами. Всадники и телохранители спешились, и все завертелось. Когда двери башни, которые я не смогла даже пошевелить, легко распахнулись, люди слегка раздались в стороны. Я выглянула дальше и увидела, как на порог из дверей вышел Дракон.
Из кареты, пригнув голову, показался человек в длинном плаще того же ярко-зеленого цвета: высокий, светловолосый и широкоплечий. Он перепрыгнул подставленную для него лесенку, взяв одной рукой меч, который ему на открытых ладонях подал один из слуг, и, опоясываясь на ходу, быстро, но без спешки, прошел мимо своих людей.