Удар молнии отбросил Саркана в гущу деревьев. Он как раз выбирался оттуда, пошатываясь, в обугленной, дымящейся одежде. Наставив палец на поток воды, едва слышно для меня жужжащим словно оса голосом он произнес: «Kerdul foringan», и поток изогнулся. «Tual, kerdul…» — речное дно провалилось. Река неуверенно, медленно отвернула, и потекла другим руслом прочь от пруда и горящего дерева. Оставшаяся в пруду вода начала испаряться столбами горячего пара.
Королева повернула к нему. Она вытянула руки и из воды взметнулось еще больше стеблей. Она ухватилась за их верхушки и потянула их вверх, а затем метнула их в волшебника. Стебли росли и распухали в полете, едва коснувшись его тела, они начали опутывать его, утолщаясь, по рукам и ногам, и повалили на землю. Я пыталась подняться. Руки щипало, нос не мог дышать от дыма, но королева словно оживший уголь, оставляя за собой след из пара и дыма, приближалась ко мне слишком быстро. Она схватила меня, и я завопила. Я почувствовала, как обгорает, обугливаясь под ее хваткой, моя собственная плоть.
Она потащила меня за собой. Из-за боли я ничего не соображала и не видела. Мое платье начало тлеть, рукава под ее обжигающими пальцами загорелись и свалились с моих рук. Воздух вблизи от нее дрожал и был раскален как в духовке. Пытаясь вздохнуть, я отвернула от нее лицо. Она протащила меня за собой через пруд, через обугленное пепелище ее холма, где она устроила себе логово, к расколотому дереву.
Я догадывалась, что она собирается делать, и даже несмотря на боль я кричала и сопротивлялась. Но хватка королевы была безжалостной. Я лягалась, обжигаясь, босыми ногами. Слепо тянулась к силе и даже почти выкрикнула заклинание, но она тряхнула меня так сильно, что я прикусила язык. Королева Чащи казалась окружившим меня тлеющим углём, повсюду распространяющим пламя. Я пыталась обхватить ее, прижаться к ней, предпочитая обгореть до смерти. Мне вовсе не хотелось узнать, что со мной сделает скверна, и что она сделает с помощью моей силы, влившейся в это огромное очаговое дерево, растущее прямо посредине Чащи.
Но ее хватка не ослабевала. Королева впихнула меня сквозь обугленную древесину и пепел в расщелину, пробитую моей молнией в стволе очагового дерева. Хватка оплетающей меня лозы усилилась, и очаговое дерево сомкнулось вокруг меня словно закрывшийся гроб.
Глава 31
На мою кожу и волосы хлынул холодный мокрый, зеленый и липкий древесный сок. Произнеся прерывающимся голосом увеличивающее силу заклинание, я отчаянно надавила на древесину, и дерево, треснув, открылось. Я яростно разодрала края коры, просунула голую ногу в нижний край щели, и, исколов пальцы на руках и ногах об острые щепки, сумела выбраться на поляну. Ослепленная страхом, я отползала, бежала, неслась от дерева прочь, пока не рухнула в холодную, бодрящую воду, и когда поднялась… то обнаружила, что буквально все изменилось.
Не было ни следа пожара и борьбы. Я нигде не нашла ни Саркана, ни королевы Чащи. Пропало даже огромное очаговое дерево. Кстати, как и все остальные. Поляна казалась полупустой. Я в одиночестве стояла на берегу тихого пруда в совершенно другом мире. Вместо вечера здесь было раннее утро. Между веток свистели, переговаривались птицы, а у водной ряби пели свои квакучие песни лягушки.
Я тотчас поняла, что угодила в ловушку, но это место не было похоже на Чащу. Оно не походило на увиденное мною ужасное извращенное и мрачное место, по которому блуждала Кася или где, понурившись, сидел у корней дерева Иржи. Даже поляна не казалась настоящей, полной присущей ей необыкновенной тишины. Пруд ласково омывал мои лодыжки. Я повернулась и помчалась, разбрызгивая воду, по дну к Веретяннице. Саркан не сможет в одиночку произнести Призывание, чтобы указать мне путь к бегству, но раз Веретянница послужила нам тропой для входа сюда, то может быть она сможет стать и выходом.
Но даже Веретянница здесь оказалась иной. Поток становился шире, спокойнее и глубже, но впереди не оказалось облака тумана. Рева водопада тоже не было слышно. Наконец я остановилась у изгиба русла, которое показалось смутно знакомым и уставилась на растущий на берегу саженец. Это был стройный саженец очагового дерева не более десяти лет, растущий у того самого огромного серого похожего на старика валуна, замеченного нами у подножия обрыва. Это оказалось первое очаговое дерево и то самое, полускрытое туманом брызг водопада, у корней которого мы очутились после нашего безумного спуска по склону.
Но никакого водопада здесь не было, не было и обрыва. А древнее дерево было всего лишь молодым и невысоким саженцем. На противоположном берегу Веретянницы росло другое очаговое дерево, и под взглядами этих двух стражей русло реки постепенно расширялось, уходя темной и глубокой полосой в даль. Нигде более я не видела ни одного очагового дерева — лишь обычные дубы и высокие сосны.
Внезапно я поняла, что больше не одна. На противоположном берегу под старым очаговым деревом стояла женщина.
На мгновение я решила, что это королева Чащи. Она была так на нее похожа, что они должны были быть родственницами. У нее был такой же ольховый и напоминающий кору оттенок кожи, такие же вьющиеся волосы, но лицо было длиннее и глаза зеленого цвета. Если королева Чащи была золотисто-красноватой, то она просто коричневой и серебристо-серой. Она, как и я, смотрела на реку, и прежде чем я что-то успела сказать, по реке пронесся отдаленный скрип. Появилась медленно плывущая лодка: это была длинная, изящная и красивая резная ладья. В ней стояла королева Чащи.
Кажется, она меня не видела. С вплетенными в прическу цветами она стояла на носу ладьи, улыбаясь, рядом с мужчиной. Мне понадобилось некоторое время, чтобы узнать его лицо. Прежде я видела его лишь мертвым. Это был король из Башни. Он казался гораздо моложе и выше, а на его лице еще не было морщин. Но королева Чащи выглядела точно так же, как в тот день, когда ее замуровали в гробнице. Позади сидел молодой человек с напряженным взглядом, совсем мальчишка, но я увидела в нем того, в кого он превратится годы спустя: того самого человека из Башни с жестким лицом. С ними в ладье на веслах плыли и другие люди Башни. Люди в серебристых доспехах, погружая весла в воду, опасливо озирались по сторонам на огромные деревья.
За первой ладьей плыли десятки лодок, но эти казались поделками — не лодки, а скорее огромные листья. Все они были наполнены народом, которого я прежде никогда не видела. Все они чем-то, как и королева Чащи, напоминали деревья: темные каштаны, светлую вишню, бледный ясень и теплую иву. Среди них было несколько детей, но ни одного старика.
Резная ладья тихо ударилась о берег, и король помог королеве Чащи выбраться из лодки. Она подошла, улыбаясь и раскрыв объятья, к стоящей женщине леса: «Линайя», — сказала она, и каким-то образом я знала — это слово одновременно и было, и не было волшебным, и означало и не означало имя. Оно означало сестру и подругу, и побратима-путешественника. Это имя странным образом разнеслось эхом среди деревьев. Казалось шепот их листвы донес его обратно, рябь реки подхватила его и мне почудилось, что оно вписано во все-все окружающее меня.
Но, казалось, королева Чащи ничего этого не заметила. Она поцеловала сестру в обе щеки. Потом она взяла короля за руку и провела его мимо очаговых деревьев в лес. Люди Башни привязали ладью и последовали за ними.
Линайя безмолвно ждала на берегу и смотрела, как одна за другой пустеют последние лодки. Когда очередная из них пустела, женщина касалась ее рукой, и та превращалась в листок на поверхности реки. Поток аккуратно уносил его в небольшой кармашек у берега. Вскоре река опустела. Последние люди леса уже шли к поляне. Тогда Линайя повернулась ко мне и тихим вибрирующим голосом словно ударила по пустому бревну сказала: «Идем».
Я удивленно уставилась на нее, но она лишь повернулась и пошла через ручей. Через мгновение я пошла за ней. Хоть я и была напугана, инстинктивно я ее не боялась. Мои ноги расплескивали воду, а ее нет. Там, где влага касалась ее кожи, она моментально впитывалась внутрь.