Много.
Сегодня.
Ну, со вчерашней ночи.
Да здравствует Мария, полная милосердия...
― С тобой тоже, ― шепчет Стэйси моей отдаляющейся спине, пока я иду внутрь.
Знаю, что она лжет. Девушка ненавидит меня, я могу ощутить это. Я практически чувствую острые кинжалы, которые она метает в мою спину.
Нахожу кухню довольно легко, потому что мы пересекали ее по пути. Я выливаю остатки своего напитка в раковину, и уже собираюсь ополоснуть стакан, когда замечаю вычурный кран со спиралевидной трубкой. Лучше я не буду это трогать, просто чтобы не сломать ничего.
― Эй, Херувимчик, ты познакомилась со Стэйси?
Мама вхожу, ее очки исчезли, а шляпа лежит на дубовой кухонной стойке. Первый раз в жизни имя «Херувимчик» странно уживается со мной. Все из-за Мэддокса и его грязного рта.
― Да.
― Бедный Мэддокс. Они знакомы уже очень долгое время, поэтому его сердце не позволяет ему избавиться от нее.
― У него есть сердце? ― спрашиваю я шокировано.
Мама вздыхает.
― Да. Он просто выбирает тех, кому позволит увидеть его. Как кое-кто другой, кого я знаю.
Я игнорирую ее замечание.
― Да, ну, они встречались...
Мама хихикает.
― Ох, две недели. В старшей школе они всегда были друзьями, и Эллиот сказал, что она всегда была в него влюблена, ― она делает паузу, подходит к холодильнику и достает кувшин сока. Ей лучше больше не готовить коктейли. ― Мэддокс почувствовал, что задолжал ей, и решил попробовать. Довольно быстро он осознал, что испытывает к ней только дружеские чувства. Если ты спросишь меня…
Никто не спрашивает тебя, мам, и, пожалуйста, говори тише. Она наклоняется ближе ко мне, сжимая свой стакан.
― Она немного сумасшедшая.
Ничего не могу с собой поделать, когда из меня вырывается смех. Полагаю, это сделало его немного лучше. По крайней мере, он не такой придурок, как я изначально думала. Я смотрю через большое окно, что расположено над раковиной, выходящее на бассейн, и наблюдаю за их разговором. Мэддокс качает головой, нахмурив брови. На ее лице появляется грустное выражение, а затем ее плечи поникают. Его выражение лица меркнет и сочувствие появляется в его чертах. Он легонько дергает себя за волосы, а затем тянется к ней. С охотой Стэйси принимает его сочувствие, делая шаг в его объятия, и опускает голову ему на грудь.
Драма. Герой.
Ужин просто ужасно неловкий. Аметист больше не взглянула на меня за все время, несмотря на тот факт, что я сижу напротив нее.
Вытягиваю свои ноги, пока не касаюсь ее. Она почти инстинктивно стреляет в меня взглядом, а затем ее глаза сужаются. Я вывел ее из себя ― хорошо.
― Итак, Стэйси, ― начинает мой отец, тыкая в свой стейк. ― Как тебе нравится в колледже? Я знаю, что это твой второй год, но помню, как ты только начала, будто это было вчера.
Стэйси прочищает горло, потянувшись за своим напитком.
― Все очень хорошо. Я просто рада, что мне удается часто видеть Мэда.
Тэлон фыркает, кусая свою булку и злобно ее дергая. Он продолжает сверлить взглядом Стэйси через весь стол. Я знаю, он ненавидит ее, черт, вся моя семья, кроме отца недолюбливает ее, но вся ее жизнь ― дерьмо. Стэйси протянула руку, и я принял ее, чтобы помочь ей. Ее мать, хотя она и пытается стать лучше, все равно дерьмовая мать ― даже когда у нее хорошие дни.
Отец делает паузу, бросая взгляд между мной и Тэлоном, затем хмыкает, очевидно в неодобрении. Папа ― крепкий орешек. Он был профессиональным бойцом ММА всю свою жизнь, пока не ушел в отставку в сорок четыре. У него всегда были деньги, благодаря бизнесу дедушки, которым он управлял на стороне, затем, когда он оставил бои, он занялся бизнесом на постоянной основе. Совсем скоро после этого дедушка умер. Сейчас мы с братьями продолжаем его наследие. Ну, больше я, чем другие двое. Вульф предпочитает незаконные сделки в подполье, а Тэлон футбол. Мы с братьями не подпускаем людей близко к себе. Мы всегда есть друг у друга, и нам это нравится. Поэтому не многие люди знают о нас, только по слухам. У Тэлона есть много друзей, благодаря его общительности, у Вульфа больше врагов, чем друзей, а я где-то посередине. Я всегда был примирителем между ними двумя. Можно сказать, что я более уравновешенный.
Перевожу взгляд на Аметист.
По привычке.
― Итак, Аметист, твоя мама говорит, что ты чем-то занимаешься в театре?
Я смотрю, как она пальцами заправляет длинные розовые пряди за ухо. Внешне она идеальна. Я слежу за четкой линией ее скулы, под каким идеальным углом она соединяется с ее челюстью. В середине подбородка у нее есть маленькая впадинка, похожая на мои ямочки на щеках. На ней, очевидно, нет ни капли чертового макияжа, но время от времени ее щеки умудряются залиться розовым оттенком, а ее черные ресницы рассыпаются веером по бледной коже. Глаза тоже необычные ― самый светлый оттенок синего, который я когда-либо видел, близкий к голубому. Она до безумия красива, в самом тревожном смысле этого слова. Тревожном, потому что она не осознает, что делает с мужчинами. Девушка, черт побери, не видит, насколько красива. Аметист не красуется этим и не использует это как повод чтобы быть поверхностной стервой. Я наблюдал за ней сегодня и даже вчера ночью. Она такая, какая есть, без каких-либо усилий с «мне похуй, что ты думаешь» личностью в маленьком теле с розовыми волосами и ростом в сто пятьдесят семь сантиметров.
Хотел бы я сказать, что чувствую себя дерьмом за то, что не остановил то, что вчера произошло между нами и что у меня нет ни капли намерения сделать это еще раз, но это сделало бы из меня приличного парня, каким я не являюсь. Говорят, что если кто-то сохраняет с тобой зрительный контакт три секунды или больше, то они либо замышляют твою смерть, либо они хотят трахнуть тебя. Сексуальное влечение и злость, которую она излучает, доказывает, что обе эти мысли вертятся в ее маленькой миленькой головке. Между нами сильное притяжение, даже на таком раннем этапе. Слишком, бл*ть, сильное для меня, и это превращает меня маленькую сучку, потому что я отправляю взрослых мужчин в нокаут своим правым хуком. Единственное, что мне следует выяснить, это буду ли я играть с тем, что, черт побери, между нами происходит или оставлю это.