— Вы оба заткнитесь на хрен, — рявкаю я, с меня хватит их дерьма.
— Хорошо, вставайте! — говорит один из офицеров, подходя ко мне. Я встаю и бегу к дому. Мне нужно забрать мою гребаную девчонку.
— Мэддокс! — слышу я крик позади себя, но не слушаю. Новостные команды и репортеры собрались и вещают в свои камеры.
Я игнорирую всех и толкаюсь вперед, мимо меня проносится машина скорой помощи.
Я ускоряюсь, бегу к дому. Почему эта гребаная дорога такая длинная? Подбегаю к двери в тот момент, когда ее выкатывают на каталке.
Бл*дь.
Мое дыхание останавливается, ноги дрожат. Я никогда в жизни не чувствовал подобного ужаса. Никогда.
Ее розовые волосы теперь пыльно-коричневые и.…она истекает кровью. Все лицо и голова в крови.
Она без сознания. Почему без сознания? Я отталкиваю медика, офицер хватает меня за руки.
— Что с ней произошло? — реву я, бросаясь к ее каталке.
Не борюсь со слезами, которые вот-вот прольются, потому что, черт возьми, это Аметист. Моя гребаная Аметист.
— Сэр, вам нужно отойти в сторону, чтобы мы могли отвезти ее в больницу. Прочь с дороги.
Я не двигаюсь, настолько ошеломлен тем, что вижу, что застываю на месте, такое ощущение словно мои ноги зацементировали.
Офицер оттаскивает меня назад, «скорая» уезжает с включённой сиреной. Я вытираю слезы. Моя челюсть сжимается, смотрю на дом, ярость вспыхивает внутри меня. Ярость, которую я никогда не испытывал.
— Нет. — Здесь полно офицеров, и мои братья сдерживают меня.
Офицер смотрит мне в глаза, я замечаю, что он в костюме. Детектив.
— Я детектив Осборн, друг ее отца. Ты должен позволить нам делать нашу работу. — Он тянет меня к себе, и я заставляю себя успокоиться.
Это не работает.
Я делаю еще одну попытку.
Это все равно не работает. Мне нужно что-нибудь сломать. Пролить кровь, убить того, кто сделал это с ней.
Мужчина наклоняется и говорит мне на ухо.
— Она одна из наших, Мэддокс. Тот, кто это сделал, никогда больше не увидит дневного света, и знаешь, когда мы до него доберемся? — Он замолкает и хихикает. — Мы позаботимся о нем так, как ты захочешь, и это продолжится так долго, как захочешь...
Его слова немного успокаивают меня. Он делает шаг назад и смотрит на меня.
Молчаливое обещание.
— Ее старик уже в пути, с армией своих людей. Ты мне доверяешь? — спрашивает Осборн.
Я смотрю в его карие глаза, оливковую кожу. Что-то заставляет меня доверять ему.
Он искренен, я это чувствую, поэтому киваю.
— Хорошо. — Он сжимает мое плечо. — А теперь иди в больницу и позволь нам сделать нашу работу. Ты должен поехать к ней и быть там, когда она очнется.
Проходит неделя…
Две недели...
Она приходила в себя дважды, оба раза не узнавала меня, ругалась на Лейлу, спрашивая, какого хрена она здесь делает. Последние две недели мы все оставались в больнице, спали на матрасах. Лейла практически не покидала палату. Как и я. Вульф и Тэлон ходили за едой и прочим дерьмом, в котором мы нуждались, а также возили нас домой, чтобы принять душ, после мы сразу же возвращались. Лиза не ушла. Аметист перевели в отдельную палату, нам сказали, что могут предоставить нам койки, но я отказался. Если они это сделают, все будет казаться слишком постоянным.
Ей сделали операцию на мозге. Кристофер Лайон ударил ее по голове. Дело было не столько в силе удара, хотя это было довольно плохо, сколько в упущенном времени и месте удара. Меня били по голове множество раз, я не могу сосчитать сколько, почему этого никогда не случалось со мной? Я бы занял ее место в мгновение ока.
— Кто ты?
Бл*дь. Пустота в ее глазах будет преследовать меня до конца жизни.
Провожу ладонью по волосам, двери открываются и входит ее отец. Кажется, будто он постарел на несколько лет с тех пор, как все это произошло.
— Я бы сказал, иди домой и отдохни, но мы оба знаем, что ты не послушаешь.
Одариваю его вежливой улыбкой.
Когда я разговаривал с Кен, мне приходилось вести себя как обычно. Мы с Кэсс решили не говорить ей о том, что произошло. Нет смысла ее расстраивать. Мне было трудно притворяться, что все в порядке, и лгать дочери каждый раз, когда она спрашивала, где ее лучшая подруга. Я ненавижу это.
Поднимаюсь на ноги и расхаживаю по комнате. Я переживаю множество циклов: гнев, печаль, горе. По телевизору рассказывают об аресте членов МК «Ангелы Сатаны», — Кристофера Лайона и ее бабушки. Бабушку выпустили — гребаная сука будет иметь дело со мной, когда Аметист выйдет из больницы и окрепнет, Кристофера судят за покушение на убийство. Маленький ублюдок.
Я смотрю на кровать, где мирно лежит Аметист. Вокруг ее носа кислородная трубочка. Я спросил доктора, как долго она была без сознания, находилась ли в таком состоянии с момента похищения, но он сказал, что не знает. Они ничего не могут сказать о серьезности ее травмы, пока Аметист полностью не очнется.
Если она не вспомнит меня, я проведу остаток жизни, показывая ей, почему девушка в меня влюбилась. Я заново переживу наши самые интимные моменты и буду делать это снова, и снова, и снова, вызывая хоть малейшие искры воспоминаний.
— Она выглядит такой умиротворенной, — бормочет Джон, проводя рукой по ее голове.
Я киваю, не могу вымолвить ни слова. Во рту пересохло, мои руки, как наждачная бумага, от постоянного натирания о джинсы.
— Я ничего не знал о Лизе. — Он пронзает меня взглядом. — Если бы знал, то воспитал бы ее, как свою.
Я киваю, упираясь локтями в колени.
— Мы не очень хорошо знакомы, но я верю тебе.
— Где она? — спрашивает Джон, выпрямляясь во весь рост.
Я жестом указываю на дверь.
— Пошла за кофе. Она практически не разговаривает с тех пор, как мы забрали ее у Ганнера.
— Ганнер Ломос?
Я склоняю голову.
— Тот самый.
— Интересно... — говорит он, засовывая руки в карманы. — Он работает по закону, поэтому я не удивлен, что он отпустил ее.
У меня не было сил рассказывать ему, что Ломос отпустил ее не только потому, что он чист, и у него дочь примерно того же возраста, что и Лиза, но также он сделал это, потому что хотел моего уважения. Мужчины и уважение идут рука об руку. У меня не было сил, да и вообще мне было пох*й, чтобы что-то ему рассказывать. В другой раз. Как только Аметист очнется, черт возьми. Я надеру ей задницу за это.