– Ты так считаешь? – спросила Лиз. – В таком случае, позволь спросить тебя, когда же ты сама наконец повзрослеешь, дорогая? Во всей этой истории ты ведешь себя просто по-детски.
– По-детски?
– Вот именно. Если, естественно, тебя не охватила непреодолимая тяга к самоубийству. – Лиз скорчила глубокомысленную гримасу и снова отпила глоток кофе. – И я еще вечно подначивала тебя именно за то, что ты у нас такая уравновешенная девчонка. А тут ты вдруг требуешь от Дуга, чтобы он пустил по миру себя, а заодно и тебя тоже. Это же просто бессмысленно.
– Бессмысленно?
– Вот именно – бессмысленно. – Лиз нахмурилась. – И прекрати ты, наконец, повторять окончание каждой и моих фраз, только придав им форму вопроса. Получается что-то вроде бездарного подражания Хемингуэю.
– Прости, пожалуйста, – Диана расправила на постели очередную комбинашку, аккуратно сложила ее и уложила в чемодан. – А представь-ка себе, Лиз, хоть на минуточку, что в руках у этих мерзавцев кто-нибудь из твоих детей. Что бы ты сделала?
– Да я бы руку отдала на отсечение за него, – не задумываясь ответила Лиз.
– А предположим теперь, что у них мой сын – Бобби, а они потребовали этот выкуп с тебя?
Лиз снова отхлебнула из чашечки и некоторое время молча глядела в нее. Было все еще очень раннее утро и на лице у нее не было никакой косметики, однако и без нее она была очень красива, а глаза ее были все такими же лучистыми.
– Дорогая моя, – сказала она наконец. – Я люблю тебя как родную сестру. И всегда любила тебя, и дело тут вовсе не в воспоминаниях о старом добром времени, проведенном совместно в колледже. Но я далеко не уверена в том, что я с готовностью рассталась бы с пятью сотнями тысяч долларов ради того, чтобы спасти твоего сына. Нет у меня такой уверенности, Диана, и все тут. И если в результате этого признания ты станешь считать меня скотиной, то, ей-богу, я все равно ничего иного не смогу тебе сказать.
– Ты меня поражаешь, – сказала Диана.
– А почему? Только потому, что я – мать? Но я мать только тем трем маленьким чудовищам, что носятся целыми днями по дому, там на холме, и переворачивают в нем все вверх дном. Я, слава Богу, не прихожусь матерью всему человечеству, – Лиз помолчала. – Трех беременностей с меня хватило.
Некоторое время они обе молчали. Лиз допила свой кофе и отставила пустую чашку. Диана продолжала упаковываться.
– Очень мило с твоей стороны, Лиз, что ты предложила мне приют, – сказала Диана.
– Это – наименьшее, что я могла сделать, – просто сказала Лиз. – Но если Дуг спросит меня, что я думаю по поводу всего этого, то я совершенно искренне отвечу ему, что считаю тебя сумасшедшей.
– Твои старания пропадут даром. Он и так считает меня сумасшедшей.
– А ты уверена, что за этим твоим уходом не стоит ничего иного, помимо этого похищения? – спросила Лиз. – Неужто и в самом деле ничего? Тетушка Лиззи все поймет правильно, дорогая, поэтому тебе нечего стесняться... – Она неожиданно оборвала себя на полуфразе. – Он все еще по-прежнему хорош в постели?
– В постели он выглядит отлично.
– Так какого же черта? Что это с тобой творится? Сейчас же распаковывай этот дурацкий чемодан, спускайся к нему и расцелуй его ради всего святого.
– Лиз, – спокойно возразила ей Диана, – но вне постели он проводит по меньшей мере шестнадцать часов в сутки.
– Ах, дорогая моя, не жадничай, нам нужно научиться сдерживать свои аппетиты, – сказала Лиз, лукаво подмигивая.
– Не нужно шутить, Лиз. Мне сейчас совсем не до шуток.
– Ну, извини.
– Он трижды стучался в двери спальни за эту ночь, – сказала Диана. – А в последний раз он даже вроде бы плакал. Нет, ты можешь вообразить себе плачущего Дуга? – Она сделала паузу. – Я не стала открывать ему дверь. Он должен понять, что все это – серьезно. Он должен наконец понять, что я всерьез ухожу от него, если он откажется уплатить этот выкуп.
– А почему бы тебе тогда не потребовать от него, чтобы он просто пустил себе пулю в лоб? – спросила Лиз.
– Я прошу его всего лишь сделать то, что на его месте сделал бы любой человек.
– Не стоит говорить о “любом человеке”, когда речь идет о промышленных магнатах, – сказала Лиз. – Это же совсем иная порода.
– В таком случае я не желаю жить с людьми этой породы. Если деньги и власть представляются им важнее всего...
– Деньги и власть играют у них не столь уж большую роль, – сказала Лиз. – Магнатство – это самая настоящая болезнь. Мы, люди со стороны, называем ее шилом в заднице. Такие мужчины, как Дуг или Гарольд, не способны усидеть на месте, даже если ты приколотишь их гвоздями к стулу. Они должны двигаться, они просто обязаны делать хоть что-нибудь. Заставь их бездействовать – и это будет равносильно тому, чтобы предоставить им истечь кровью.
– А включает ли в себя это магнатство, как ты его называешь, полную утрату жалости и сочувствия к другим людям? – спросила Диана. – Неужто это – обязательный симптом этой болезни?
В дверь постучали.
– Кто там? – спросила Диана.
– Это я, Пит.
– Не откроешь ли ты ему дверь, Лиз?
Лиз Белью грациозно сплыла с шезлонга и направилась к двери. Отперев ее, она величественно произнесла: “Доброе утро”, в то время как Камерон уставился на нее изумленным взглядом.
– Лиз, – нашелся он наконец. – Вот уж никак не ожидал застать вас здесь. Я даже и подумать не мог, что вы вообще способны вставать в такую рань.
– Я всегда встаю рано, – невозмутимо солгала Лиз. – И всегда бодра и свежа. А как спалось сегодня вам, мистер Камерон?
– Прекрасно, миссис Белью. Учитывая обстоятельства.
– Следовательно, вам пока еще не удалось достичь магнатского статуса. Вот когда вы его достигнете, то все ночи будут у вас уходить на составление хитроумных планов, как это у них принято.
Камерон улыбнулся.
– Планированием, Лиз, я занимаюсь в дневное время.
– Угу, готова держать пари, что именно так оно и есть, – ответила она. – А лучшую часть своих трудов вы все-таки оставляете на ночь. – Глаза их встретились. Диана, занятая упаковкой чемодана, казалось, вовсе не обращала на них внимания. – А что все-таки привело вас в будуар хозяйки дома? – спросила Лиз.
– Я тут столкнулся с проблемой. У меня в кармане сейчас лежит выписанный Дугом чек, Диана. Что мне с ним делать? Отправляться с ним в Бостон или просто разорвать его?
– Вам следовало бы узнать это у него.
– Нет, конечно же, я должен его порвать, – сказал Камерон. – Он же ведь должен будет уплатить этот выкуп. Я в этом абсолютно уверен.
– А на чем основана эта ваша уверенность?
– Но он же должен это сделать, не так ли? Неужто вы сами не видите?
– Нет, боюсь, что я вообще уже ничего не вижу.
– Ну, хорошо. Предположим, что я вылетаю в Бостон, и там вся эта комбинация проходит без сучка и задоринки, так? В этом случае Дуглас Кинг заполучает полнейший контроль над Гренджером. Но все газеты отсюда и вплоть до самого Китая обмажут его дегтем. Они будут вопить на весь мир: “Дуглас Кинг, который сейчас контролирует Гренджер, это тот самый человек, который отказался спасти от смерти маленького мальчика”. Господи, да такая популярность попросту разорит его. Неужто вы думаете, что хоть кто-нибудь после этого согласится приобрести хоть одну пару выпущенных Гренджером туфель?
– Нет, этого я не думаю. И я вообще не думала обо всей этой проблеме, рассматривая ее с такой точки зрения.
– Правильно, – сказал Камерон. – И я могу держать пари на что угодно, что сейчас Дуг и рассматривает именно этот аспект. Поэтому я так уверен в том, что он обязательно заплатит выкуп.
– Но если он заплатит его только по этой причине, – начала было Диана.
– А в котором часу они пообещали позвонить? – не дала договорить ей Лиз.
– Кто – похитители? Они ничего об этом не сказали. – Лиз задумчиво покачала головой. – А уж когда они позвонят, то обязательно зададут свой главный вопрос. Я считаю, что даже эти, на телевизионных конкурсах, ведут себя значительно гуманней, правда? По крайней мере, они дают человеку по меньшей мере неделю на обдумывание вопроса.
У двери спальни раздалось покашливание. Все обернулись к раскрытой двери и увидели стоящего в ней Дугласа Кинга в халате и пижаме. Он был не брит, и глаза у него были красными, однако вся его поза выражала уверенность и целенаправленность. И тем не менее от казался сейчас материализовавшимся духом. Он всего лишь кашлянул у двери, а после этого стоял совершенно молча, пристально глядя на то, что происходит в комнате.