Южнее автострады лежала кокетливая Сильвермайн-Роуд – дальний и богатый (но не столь богатый) родственник Смоук-Райз. Еще дальше к югу от Сильвермайн-Роуд с выходящими на нее доходными домами неутомимый путник встретился бы с первыми признаками коммерциализации – переливающимися огнями неоновых реклам, ночными ресторанами, кондитерскими, кричащими красками светофоров на Стеме, который, подобно обагренному кровью кинжалу, пронизывал территорию участка. К югу от всего этого великолепия шла Эйнсли-Авеню и переход от богатства к бедности здесь был еще не столь резок – дома сохраняли кое-какие остатки былого достоинства. Так цилиндр на голове нищего музыканта мог бы похвастаться тем, что он некогда знавал лучшие времена. А еще дальше шла Калвер-Авеню, и перемены здесь были явными и разительными, обрушивая на нашего путника все прелести обнаженной нищеты жалким видом облупленных зданий, покрытых городской копотью фасадов, глядящих в небо, маленькими и грязными барами, притаившимися между жилыми домами, крохотными церковками, приглашавшими прохожих зайти и помолиться. И все это продувалось насквозь ледяным ветром, не менее мрачным и холодным, чем дыхание ледяных просторов тундры.
А еще южнее, за тем коротким отрезком Мейзон-Авеню, который пуэрториканцы называют Ла Виа де Путас – яркое пятно экзотических красок и островок эротики на огромном сером и унылом айсберге, – сразу начиналась Гроувер-Авеню и уже за ним Гроувер-Парк – охотничьи угодья разного вида жулья, верья, грабителей и насильников.
Здание Восемьдесят седьмого участка расположено было на Гроувер и фасадом своим выходило на Гроувер-Парк. Дежурная комната для детективов находилась на втором этаже здания.
Детектив второго разряда Мейер Мейер сидел за своим столом у одного из окон, выходящих на Гроувер-Авеню с видом на Гроувер-Парк. Слабое октябрьское солнце блекло отражалось от его огромной лысины и весело поблескивало в голубых глазах. Толстая пачка разграфленных листов желтого цвета лежала перед ним на столе. И пока Мейер делал там какие-то записи, человек, сидевший напротив него, говорил почти без остановки.
Человек этот сообщил, что зовут его Дэвидом Пеком и что он является хозяином лавки запасных радиодеталей.
– Вы снабжаете своих покупателей радиодеталями, я правильно вас понял? – спросил Мейер.
– Видите ли, я не торгую запасными частями для стандартного оборудования. Нет, я, конечно же, имею некоторый запас и таких деталей, однако в большинстве своем наша фирма нацелена на клоунов, понимаете, о ком это я? – Пек потрогал свой нос, слегка придавив его большим и указательным пальцами. Мейеру показалось, что тому нужно высморкаться или, что он собирается поковырять в носу. Интересно, есть ли у него носовой платок? Он хотел было предложить ему бумажную салфетку, но решил, что тот может обидеться.
– Для клоунов? – спросил Мейер.
– Да, для клоунов. Но это не такие клоуны, на которых вы ходите смотреть в цирк или на эстраду. Нет, это совсем другие, – Пек улыбнулся и снова потер кончик носа. – Нет, с цирками и эстрадными театрами мы не имеем ничего общего. Клоунами у нас называют радиолюбителей. Тех, которые сами делают себе приемники и передатчики. Вот в основном им мы и продаем радиодетали. Вы даже не поверите, если я вам скажу, сколько в этой округе подобных психов. Вы ведь наверняка не думали, что их тут у нас так много, правда?
– Нет, никогда не подумал бы, – сказал Мейер, от всей души желая, чтобы человек этот наконец высморкался, – но в чем, однако, состоит существо вашей жалобы?
– Видите ли, дело в том, – сказал, запинаясь, Пек и снова потеребил свой нос, – что кто-то забрался в нашу лавку.
– Когда это произошло?
– На прошлой неделе.
– Так почему же вы выжидали столько времени, прежде чем решили обратиться к нам?
– Да мы решили было и совсем к вам не обращаться, потому что этот парень, который забрался к нам, унес не так-то уж и много, понимаете? Оборудование подобного рода обычно бывает довольно тяжелым, поэтому не каждый человек сможет вот так запросто взять да и утащить всю партию. Во всяком случае, он взял у нас очень немного, и поэтому мы с партнером решили просто наплевать и забыть об этом случае.
– А что же заставило вас все-таки обратиться к нам?
– А он повторил свой рейс. Этот вор, грабитель, жулик или как там его еще назвать.
– Он вернулся?
– Вот именно.
– И когда?
– Прошлой ночью.
– И на этот раз он унес много оборудования, правильно?
– Нет, что вы! На этот раз он взял даже меньше, чем в прошлый.
– Погодите, минутку. Мистер Пек, давайте начнем все с самого начала. Не хотите ли воспользоваться салфеточкой, мистер Пек?
– Салфеточкой? – удивленно спросил Пек. – А зачем мне салфеточка? – и он снова потеребил нос.
Мейер терпеливо вздохнул. Из всех детективов 87-го участка Мейер был, пожалуй, самым терпеливым. Однако терпение это было отнюдь не врожденным его достоинством, не наследственным качеством. Во всяком случае, родители Мейера скорее проявляли склонность к импульсивным действиям. В качестве примера можно было бы привести даже само появление на свет Мейера Мейера. Дело, видите ли, в том, что он был, если можно так выразиться, ребенком, призванным изменить монотонное течение семейной жизни. Если обычно известие о приближающемся пополнении семьи наполняет сердца будущих родителей чувством безмерной радости, то чувства, которые испытал Макс Мейер, узнав что ему в который раз предстоит стать отцом, были совсем другого свойства. Да, никаких восторгов тут уж точно не было. Он проворачивал эту новость и так и эдак, не раз предаваясь размышлениям самого мрачного порядка, пока, наконец, его не осенило, что он нашел отличный способ рассчитаться с младенцем за его самовольное появление на белый свет. Он нарек своего младенца Мейером Мейером, сочтя это великолепным розыгрышем. Да, папаша Мейер был большим шутником, или, как он сам выражался, хохмачом, если это слово вам больше нравится. Правда, шутка эта чуть было не убила младенца.
Нет, говорить всерьез об убийстве было бы, пожалуй, некоторым преувеличением. В конце концов, Мейер все-таки вырос и превратился во взрослого мужчину, вполне нормального и физически, и психически. Однако, если учесть, что детство Мейера прошло в районе с преимущественно нееврейским населением, то тот факт, что он принадлежал к ортодоксальной еврейской семье, да еще был носителем такого, можно сказать, двуствольного имени, как Мейер Мейер, никак не облегчало ему задачу приобретения друзей или привлечения сердец на свою сторону. В районе, где сама принадлежность к еврейской нации могла вызывать чисто спонтанную ненависть, у юного Мейера Мейера были свои трудности.
И Мейер Мейер научился терпению. С помощью одних только кулаков невозможно рассчитывать на победу над дюжиной своих сверстников. Поэтому ему пришлось научиться работать головой. Так, терпением и настойчивостью Мейер Мейер научился решать свои проблемы, не прибегая к помощи психиатра или психоаналитика. Таким образом терпение стало его благоприобретенным достоинством. Терпение даже стало образом его жизни. А значит, в конечном счете, шуточка старого Макса Мейера, может, даже и пошла его сыну на пользу. Если, конечно, не принимать во внимание тот факт, что Мейер Мейер был лыс, как бильярдный шар. Собственно говоря, это обстоятельство действительно могло бы показаться не заслуживающим внимания, если бы не еще один факт, – на этот раз чисто хронологического порядка – Мейеру Мейеру было всего тридцать семь лет.