Но она уже приняла решение, и никто не вернет ей того, что она разрушила и погубила, пытаясь выкупить сына. Эльфийские фонарики в вечер ее свадьбы, руки отца, колыбельная матери, Белое Древо с короной и звездами на черном поле, пятиконечная звезда ее народа, похожий на стрижа юноша с рыжевато-каштановыми кудрями - все это гибло как медузы в час отлива под жгучими лучами солнца. Даже не умирало, а просто испарялось, оставляя за собой мутноватые лужицы слизи. И она лежала на скользких камнях, покрытая смрадными лохмотьями гниющих водорослей, среди обломков раковин, среди дохлых рыб и неведомых морских созданий с уродливо выпученными глазами.
Ронвэн, не слыша плача сына, подняла мелкоячеистую сетку, прикрепленную к полу вокруг одеяла, и зацепила ее за специальный крючок, вбитый в потолочную балку: теперь малыш оказался словно в рыболовной верше. В этом уютном гнездышке ребенок обитал во время шторма: так ему не грозила опасность при сильной качке выпасть из кроватки, стоявшей в углу каюты, или удариться о деревянную решетку или стену.
Потом Ронвэн аккуратно сложила в сумку все, какие нашла, сухие пеленки, рубашечки, платьица и остальную одежду малыша, прибавила к ним игрушки и полотняные мешочки с едой: сушеные фрукты и медовые хлебцы. Малыш плакал все громче, и Ронвэн прикрикнула на сына: она вдруг испугалась, что на плач придет Брандир или вернется муж. И тогда они обо всем догадаются. И помешают ей.
Ребенок удивленно и испуганно стих. На его щеках блестели крохотные слезинки.
В детстве, бегая по береговой полосе, обнажившейся в отлив, Ронвэн задела босой ногой безобидного червя-пескожила. Ей на всю жизнь запомнилось скользкое безголовое тело твари, поросшее омерзительного вида красными щетинками. Она в ужасе и слезах прибежала тогда к родителям.
Но древний червь пережил всех и вся. Пескожил - правда, а все остальное - мертвая серебряная мишура.
Ронвэн достала из сундука шелковый платок, постелила его на ковер - подальше от сетки - и высыпала на него монеты из большого кожаного кошеля. Туда же она бросила свои украшения: ожерелье розового жемчуга - свадебный подарок, кольца, алмазные диадему и серьги. По стенам каюты побежали золотые, серебряные и радужные солнечные зайчики. Мгновение помедлив, Ронвэн положила на платок письмо лорда Галдора и для верности пришпилила его к полу фамильным кортиком мужа - на лезвии под рукоятью блеснула пятиконечная звезда, клеймо старшего мастера Гильдии Оружейников Анадунэ.
Вот так она выкупит жизнь сына: золотом, драгоценностями и изменой. А теперь пусть поскорее наступят темнота и пустота. Да, так будет нарушено последнее обещание, которое она дала мужу. Ронвэн откинул крышку сундука с оружием - почему-то теперь она оказалась очень легкой - и достала со дна еще одну кольчугу и замшевую лучную перчатку на левую руку. Скользнула в кольчугу - кольца зацепились за волосы, и она безжалостно рванула их из-под ворота. Где-то была ее кожаная повязка? А, вот. Ронвэн надела ее на лоб, заткнула за пояс перчатку и подхватила лук с колчаном. Она уже шагнула к двери, как за спиной зашевелился ребенок. Она застыла на месте, потом повернулась всем телом и какой-то деревянной походкой подошла к сыну. Малыш молча сидел, вцепившись в ячейки сети и глядя на мать широко распахнутыми глазами. Ронвэн опустилась перед ним на колени и положила рядом лук и колчан. Нет, так нельзя. Но она едва осмеливалась смотреть на извивающегося в мокром песке червя, не то что коснуться его. «Помоги мне», - прошептала она из последних сил.
И Ронвэн протянула левую руку и схватила мерзкую зелено-серую тварь. Прикосновение это было настолько отвратительным, что едва не убило ее, но Ронвэн не разжала руку, а, напротив, потянула червя из норы. Пескожил сопротивлялся изо всех сил, но Ронвэн тянула с неослабевающим усилием. Это были матери, у которых убивали сыновей: видишь, как сверкает золотом сложенный из голов курган? Матери, чьи дочери умирали от морового поветрия и от тоски. Седая женщина в сером плаще лежала у камня со странными знаками. Ее сын уходил вдаль, в лес, и из-под ногтей, которыми она вцепилась в дверной косяк, текла кровь. Рука Ронвэн онемела от красных ядовитых щетинок на брюхе пескожила, которые впились в ее пальцы, но она продолжала тащить тварь. Вечно стонала в ледяном мраке чайка, оплакивая сыновей звезды. Червь задергался, извиваясь и цепляясь за свое убежище из последних сил. Кто-то в черной кольчуге, похожей на шкуру пескожила, бросал в пылающее горнило ее золотоволосого сына и ее самое - она уже не сопротивлялась. Да! Но это не горнило, это огромная каменная чаша, в которой пылает жертвенный огонь. А за чашей... Да, это он: с ликом нечеловеческой красоты и холодно мерцающими глазами. С глазами убийцы, серо-зелеными, как скользкое тело пескожила. С улыбающимися губами лжеца, алыми, как ядовитые щетинки червя. В черных одеждах и золотом венце, изукрашенном самоцветами, с изящными ладонями и тонкими длинными пальцами палача и вора. И она стояла перед ним на коленях, прижимая к себе дрожащее дитя, сгорбленная древним, как сам пескожил, страхом, и древние слова ядовитым фимиамом подымались с ее губ.