— Простейшие, — сказал Смелч. — Только что пойманные в лесу. Глупышки, они даже не подозревают, какая великая судьба им уготована.
— А какая им судьба уготована? — спросил Ретиф своего долговязого проводника.
— А вот иди-ка сюда, — указал тот землянину на следующий ряд клеток.
Сами клетки здесь были заметно больше, чем в первом ряду. В них копошились существа, при первом взгляде на которых можно было понять, что они являют собой уже не нечто одиночное, а определенную комбинацию составных частей. Вот длинная волосатая нога, из бедра которой росла столь же длинная и волосатая рука, барабанившая пальцами по полу клетки, словно что-то требуя или нетерпеливо ожидая. Вот скучающая нижняя губа, увенчанная парой отличных двигающихся ушей. Локтевой сустав, не мигая следивший за вошедшими единственным, но весьма крупным глазом…
В следующей шеренге клетки были еще крупнее: чтобы в них удобно было разместиться существам более сложной организации, чем в первых двух рядах. Великолепно развитый желудок с тремя внимательными карими глазами на макушке, сидящий будто бы на корточках — на самом деле просто у него отсутствовали бедра, берцовые кости, коленные суставы и голени — на четырех лапах с тремя пальцами на каждой… голова с пышной бородой, удивительно напоминающая человеческую. Борода пробивалась сквозь прутья решеток. Голова помахала Ретифу мускулистой рукой. Других составных частей у этого организма не было.
— Некоторые из этих ребят смотрятся, прямо сказать, неважно, — извиняющимся тоном забубнил Смелч через плечо Ретифа. — Но в итоге большинство из них превратятся в первоклассные экземпляры! В таких, как я!
— Кое-кому пришлось очень сильно и долго трясти своим кошельком, чтобы устроить эту… ферму, — заговорил землянин. — Простейшими здесь забито немало клеток. Такое впечатление, что здесь замахнулись на какое-то массовое производство. Что скажете, Смелч?
— Даже не знаю. Я не принадлежу к тем парням, которые откажутся от еды, лишь бы им кто-нибудь ответил на их вопросы, которые они задают без перерыва, понимаешь? Я всегда думаю: зачем совать нос туда, где его могут откусить?
— Эта философия достойна уважения. На ней живут бюрократы, а их, как мы знаем, очень много, — заметил Ретиф. — Какую вы выполняли здесь работу, Смелч?
— Да я, главным образом… ел. На это уходила основная часть времени. Потом… спал. Признаюсь, что занятие мне было очень по душе. Так, чего там дальше?.. Пожалуй, все.
— Да уж вы времени зря не теряли. Кстати, а зачем вы здесь были?
— Это главный вопрос, над которым можно думать целую вечность, если раньше не свалишься от умственного истощения. Что до меня лично, то я тебе скажу так. У меня есть своя теория познания таких предметов. Ведь прежде чем мы осуществим атаку на проблему трансцендентализма, сначала мы должны будем исследовать природу знания, определить для себя его границы, провести четкие критерии различия между ноуменом и феноменом. Я представляю это так, что скоординированным восприятием, с помощью рационально развитых концепций понимания сущностей мы можем подойти к анализу опыта и в конце концов прийти к категорическому императиву со всеми его непреложными выводами. Это понятно?
— Да… Я теперь вижу, что недооценивал вас, Смелч. Никак не думал, что вы читали Канта.
— Никогда не утруждал себя праздными занятиями.
— Ну что же, в общих чертах все ясно. Кстати, Флант упомянул о том, что вы пробыли здесь всего неделю. А где вы были до этого?
— Отлично. Вот теперь-то мы и подходим к сфере метафизики, Ретиф. А ведь ты ее отбрасываешь и исследуешь материальный феномен индуктивно. К чему это приводит? К философскому материализму, который не исключает онтологические и эпистемиологические аспекты, но отрицает метафизику любого уровня обоснования в контексте аристотелевой логики. Или я не прав?
— Отчего же?.. Скажите-ка, вы работали здесь на себя или на кого-то другого?
— Не думаю, что тот или иной ответ будет иметь какое-то значение.
Тем временем они прошли последние клетки, в которых обитали очень сложные и пестрые формы лумбаганской жизни всевозможных окрасок и со всевозможными наростами.
— Они кажутся довольно бодрыми, — сказал Ретиф после того, как один из жителей этого зоопарка, брызгая слюной и сотрясая решетки, забегал по своей клетке, как угорелый. — Но, по-моему, умственные процессы в их организмах еще не на уровне.
— Это естественно. Сначала они должны пройти через воспитательный центр. Ты даже представить себе не можешь, что интеллект закладывается даже такими понятиями, как вскапывание съедобных корней. На это уходит порядка двух дней.
— Понятно. Куда мы направляемся, Смелч?
— Как насчет поесть? У меня найдется монетка, пожалуй, чтобы испытать еще раз, что такое домашнее!
— Давайте-ка оставим это на потом, во всяком случае пока я не встречусь с Сами Знаете Кем, — предложил Ретиф.
— По понедельникам, Ретиф, они готовят жареные мозги! — с ностальгией в голосе простонал Смелч, жадно вдыхая запахи родного дома. — И по вторникам тоже, и по средам, и по четвергам! Мое любимое блюдо! Но ты прав, Ретиф, — вдруг опомнился он. — Прежде, чем сесть за стол, нанесем визит вежливости нашему старому маленькому боссу. Я думаю, он сейчас… — Тут Смелч вдруг хлопнул себя по лбу, давая понять, что его осенила какая-то догадка. — К слову, о старике: ведь это у него на ноге три пальца, как ты справлялся, помнишь? Я видел это однажды, когда он принимал ванну с горячим песком. Его ноги, они…