Кларенс слушал внимательно. Он чувствовал, что этот человек не возлагает на него больших надежд и что он опечален. Чем? У мистера Рейнолдса были темные глаза, твердые очертания рта; он сохранил способность улыбаться, смеяться, но сейчас его губы были горестно сжаты. «Он производит впечатление разумного и терпеливого человека», — подумал Кларенс.
— И вы заплатили тысячу долларов. — Кларенс слышал об этом в комнате дежурного.
— Да. Очевидно, впустую. Понимаете, я получил письмо, в котором требовали выкуп. Собаку должны были вернуть через час после получения денег — на Йорк-авеню, у Шестьдесят первой улицы. Хотите кофе?
Мистер Рейнолдс встал.
— Я подогрею. Кофе свежий, мы сегодня поздно встали, — объяснил он с улыбкой.
— Спасибо, — ответил Кларенс. — У вас есть враги? Кто-то, кого вы подозреваете, мистер Рейнолдс?
— Враги? Ну, не враги, а скорее недоброжелатели, но не такого рода. По-моему, этот человек сумасшедший. Вы видели письма?
— К сожалению, нет. — Кларенс смутился. Надо было попросить разрешения взглянуть на фотокопии писем в полицейском участке. Он постеснялся это сделать и теперь упрекал себя. — Я просмотрю их вечером, когда выйду на дежурство. Моя смена теперь начинается с восьми.
Мистер Рейнолдс молчал.
— Вы не замечали, что кто-то наблюдает за вами?
— Нет. Извините. Я задумался.
У мистера Рейнолдса была крупная голова; густые черные волосы, чуть тронутые сединой, упорно сопротивлялись любым попыткам их уложить или зачесать на косой пробор. Большой прямой нос не украшал его лицо, но этот недостаток с лихвой искупали темные глаза и красиво очерченный рот — так по крайней мере казалось Кларенсу. При взгляде на этого человека на ум ему приходил кто-то из римских полководцев, возможно Марк Антоний.
Вошла миссис Рейнолдс, держа в руках поднос с кофе и ватрушками. У нее немецкий акцент, подумал Кларенс. Она похожа на еврейку, возможно полукровка.
— По-моему, стоит присмотреться к людям, живущим неподалеку, — заявил Кларенс. — Это, должно быть, кто-то из ваших соседей. Могу я спросить, в котором часу вы уходите на работу и возвращаетесь домой, мистер Рейнолдс?
— Я ухожу около девяти и возвращаюсь домой приблизительно в шесть, шесть пятнадцать. Понимаете, мне хотелось бы выяснить все это поскорее, если возможно, — объяснил Эд, смущенно поеживаясь. — Мы очень волнуемся о собаке, бог с ней, с тысячей долларов. Не знаю, в каких условиях этот псих ее содержит, но в любом случае не может же он оставить ее себе. — Он взглянул на Грету, которая издала тихое «Ш-ш-ш», чтобы успокоить его.
— Понимаю. — Кларенс попытался придумать, что делать дальше, что еще сказать. Он боялся, что произвел не то впечатление, на которое рассчитывал.
— Надеюсь, что полиции удастся выяснить, не живет ли здесь поблизости какой-нибудь анонимщик, уже попадавшийся на этом. Вот что надо сделать в первую очередь. — Эд отпил кофе.
— Конечно. Я позвоню на Центральную улицу и узнаю, нашли ли они что-нибудь.
— Еще кофе, мистер Духамель? — спросила миссис Рейнолдс, четко произнося каждую букву его имени.
— Нет, спасибо. У вас есть фотография собаки?
— Даже не одна, — ответил Эд.
Грета подошла к высокому книжному шкафу и достала откуда-то снимок в белой картонной рамке.
Это была цветная фотография черного пуделя, сидевшего у ножки стола, глаза собаки казались блекло-голубыми от вспышки.
— Для посторонних людей все пудели похожи, — сказала Грета Рейнолдс. — Но я узнала бы Лизу за два квартала! — Она рассмеялась.
У нее был приятный смех и приветливая улыбка.
Кларенс поднялся и вернул Грете фотографию:
— Спасибо. Я скажу нашим в полицейском участке. Беда в том, что у нас сейчас работы по горло, одни ограбления, совершенные наркоманами...
— Да, наркоманы, — со вздохом повторил Эд.
— Спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал Кларенс.
— Это вам спасибо, — возразил Эд, поднимаясь. — Мы действительно не ожидали, что кто-то проявит к нам внимание. Кстати, может, нанять частного детектива? Или я наивен? Но вдруг частный детектив сделает больше, чем полиция? — Мистер Рейнолдс улыбнулся обезоруживающей улыбкой.
— Сомневаюсь. У нас все-таки есть досье на любителей таких писем. Главное — чтобы этим кто-то занимался, — заверил их Кларенс.
Супруги проводили его до двери.
— Сообщу вам, как только что-то узнаю, — пообещал Кларенс.
На улице было прохладно, и Кларенс пожалел, что не захватил с собой пальто. Он не спеша зашагал в сторону Бродвея, оглядываясь в поисках подозрительных личностей или человека, который вел бы наблюдение за домом Рейнолдса. Кларенс не любил район Риверсайд-Драйв: дома здесь выглядели мрачно даже при дневном освещении. До самого Бродвея никаких магазинов, не на чем остановить взор, только бетонные громады зданий, у которых такой вид, будто они простояли тут лет уже восемьдесят. Большинство прохожих тоже казались старыми, походили то ли на евреев, то ли на иностранцев и почему-то выглядели печальными и расстроенными. Чета Рейнолдсов, однако, отличалась от них, и их квартира вовсе не была музеем древностей. Картины на стенах в современном стиле, много книг, и на пианино, похоже, играют — там лежали ноты Шопена и Брамса. Кларенс прошел квартал по Бродвею, затем свернул на запад, сунув руки в карманы, потому что с Гудзона внезапно подул ветер. Он хотел взглянуть на то место, где мистер Рейнолдс потерял свою собаку.
Кларенс спустился по ступенькам на Сто шестой улице, миновал статую Франца Сигеля (он был участником Гражданской войны, вспомнил Кларенс, сторонником северян), пересек шоссе и вошел в парк. Здесь в зарослях кустов и небольших деревьев легко спрятаться. Было почти двенадцать часов. Стоит ли сейчас заходить в участок и просить показать ему письма?
«Нет, не стоит», — решил Кларенс. Он шел по направлению к центру города, теперь по западной стороне шоссе, все еще выискивая взглядом возможного автора писем, человека одинокого, нервно оглядывающегося по сторонам. Или он должен быть нахальным? Не заходи в участок, сказал он себе, потому что дежурит, вероятно, грубиян Сантини. Если попросить его показать письма, он может рассердиться. С другой стороны, какое ему дело до Сантини?
Кларенс зашагал к участку.
Пожилой чернокожий полицейский, которого звали Сэм, или Симс, или Симми, Кларенс точно не помнил, сидел на складном стуле неподалеку от двери и читал комикс.
— А, доброе утро, мистер Кларенс.
— И вам доброе утро, — ответил с улыбкой Кларенс и вошел в первую комнату по левой стороне коридора.
За столом сидел не Сантини — тот, наверное, расположился в следующей комнате, где стояли шкафы с документами, — а лейтенант по фамилии Боултон, относившийся к Кларенсу вполне по-дружески.
— Привет, — бросил Боултон тем же тоном, что Сэм.
— Доброе утро, сэр. Я дежурю только с восьми вечера, но меня интересуют те письма — анонимные письма, адресованные Рейнолдсам. Можно мне взглянуть на фотокопии? Это тот человек, у которого похитили собаку.
— Рейнолдс, — повторил Боултон, глядя на кипу бумаг на столе. Он подтянул ее поближе к себе. — Господи, если что-нибудь... Вчера, да. Они должны были завести дело. Нам нужна девушка, чтобы навести здесь порядок.
Кларенс вежливо рассмеялся. Писем, конечно, в этой куче не оказалось.
— Рейнолдс. Да. Помню. — Боултон потянулся к другой пачке бумаг, приподнял ее, потом спросил: — Зачем они тебе?
— Меня заинтересовало это дело. Я был здесь, когда Рейнолдс приходил вчера, и слышал, что он рассказывал. Его собака так и не нашлась, вот я и подумал, что стоило бы посмотреть на эти письма — или фотокопии.
Лейтенант порылся в ворохе бумаг и вытащил какие-то фотокопии, скрепленные вместе. В этот момент зазвонил телефон, и Боултон, опустившись в свое кресло, протянул к нему руку.
Писем было четыре, все даты проставлены другим почерком, возможно мистера Рейнолдса. Первое было помечено сентябрем.