Тащемта в «Ашере» Лили такая из-за стойки выходит, обнимает меня и чмок прямо в лоб (это птушто она выше, ну, и располагает повышенной сисястостью).
А я ей такая: «У меня на лбу теперь здоровенный фиолетовый чмок, да?»
А Лили такая: «Поцелуй Смерти — привыкай, зарраза, а кроме того, он идет твоим кончикам волос, très симпотно».
Поэтому я вся: «Ну, хор». На самделе никакой это не поцелуй Смерти, но волосам в тон, это правда. Потом я ей такая: «Лилз, мне нужны мужские кожаные куртяки вот таких размеров». И даю ей записку, где Фу нарисовал размеры и что не.
А она мне: «ЧЗХ, Эбз? Пятидесятого? На синего кита покупаешь?»
«Воттакенный голубой легавый, только и всего. Есть?»
«Ну. Гвоздики покурим?»
А я ей: «А тебе фиолетовой помады хватит?» Потому что курить — это типа хуже нет для помады, а она ж точно с моими волосами хорошо.
Поэтому она мне вся такая: «Сучка, я тебя умоляю». В смысле: «Мне косметики когда-нибудь не хватало?» И это правда, птушто Лили с собой таскает здоровенную виниловую сумку «Пираты-Роботы», в которой небольшого ребенка можно спрятать, только она в ней носит косметическую продукцию.
Я тогда такая: «Хор».
В общем, мы с Лили вышли через черный ход и воззрились на мусорный контейнер, как на саму бездну нашего отчаянья, пока курили. И я уже собралась рассказать ей про нашу любовную берлогу, коть-вурдалаков и прочее, птушто я кагбэ в режиме мол-чела, а потому с ней вне зоны доступа, во что Лили тотально врубается.
Но тут Лил такая: «Так, а у большого голубого легавого напарник-латинос есть?»
И я ей такая: «Ну да, Ривера с Кавуто. Стремные дневные насельники, но от Риверы кагбэ такие флюиды тайного агента. А ты их знаешь?»
И Лили мне такая: «Вчера заходили. Ривера носит дорогие костюмы. И пахнет хорошо. Я б его завалила».
А я вся такая чуть не стошнила. «Лилз, да ему ж тыща лет, и он легавый. У меня МамБот по нему вся тает. ОБМ! Какая мерзость».
«Да заткнись, — она мне такая, — я ж не говорю, что по нормалу б его завалила. Я б типа когда зомбический апокалипсис, и мы в торговом центре заперты сразу перед тем, как друг друга перестрелять, чтоб они нам мозг не съели и не превратили в нежить, — вот тогда б я его завалила».
Поэтому я такая: «А, ну если так, то ладно». Чтоб она не сильно огорчалась, у нее ж нет мол-чела, поэтому она иногда перебляживает для компенсации. Но по мне, так это все равно гадость. И чтоб тему сменить, я вся такая: «А чего им надо было?»
«Всякую бессмысленную херь выспрашивали. Не видала ли я странных кошек, Императора или какую-то рыжую».
Тут я вся такая: «Ебать мои носки! Ебать мои носки!» — про себя. А снаружи держусь вся индифферентно и такая типа: «Ну и ты в несознанку, конечно?»
«Не-а, — говорит, — Ашер упоминал, что рыжая как-то вечером на днях заходила, а потом вчера вечером я на фуникулере еду, к „Максу“ себе за бутером, и мне показалось, она заходит в отель „Фэрмонт“. Типа безумная такая накидка из рыжих кудряшек, за такую и щеночка убить не жалко».
«Красная кожаная куртка?»
«Клевая красная кожаная куртка, да».
«Ну и ты им не сказала же, правда?»
А Лил мне такая: «Сказала, ну».
Тогда я вся такая: «Блядская ты изменщица!» — и тресь ее в плечо.
В мое оправдание: бывшей ПДГ полагается сообщать тебе, когда она новую татуху себе колет, поэтому орать было совершенно не обязательно. Откуда мне знать, что у нее именно на этом плече наколка новая. Кулаком мне в сиську тоже было неспровоцированно.
Кароч, я сижу айкаю très громко, а эта русская дама сверху голову высовывает в окно и такая: «Тихо, пожал-те, а то орете, как подпалённый медведь».
Мы с Лилз тащемта как давай ржать и говорим: «Как медведь», — снова и снова, пока русская дама окно у себя не захлопнула, как медведь.
Тут я все вспомнила и вся такая: «Лилз, мне куртки нужны и ехать в „Фэрмонт“. Надо спасать Графиню».
А Лил такая: «Хор», — даже подробностей не выспрашивала, за что мною и любима: она такой нигилист, что типа аще не смешно.
Беру у нее куртки тащемта и ловлю тачку до «Фэрмонта», от чего таксист тотально рассвирепел, птушто до него типа шесть кварталов, но когда я в отель этот приехала, то вся такая: «Ебать мои носки!» — птушто поздняк уже метаться.
Джоди
Засыпать по-человечески — вот чего теперь не хватало Джоди. Она скучала по тому усталому удовлетворению, с которым падаешь в постель и отплываешь в сумеречное море снов. Вообще-то после обращения она ни разу и не уставала — ну, если не приходилось подолгу бегать без кормежки. По утрам обычно, если они с Томми не занимались любовью и не отрубались в объятьях друг друга, она просто находила относительно удобную позу и ждала, когда солнце взойдет и отключит ее. Может, только веко дрогнет на секунду — и все, гасла, как фонарик.
Что-то похожее на сновидение вампиром она переживала, лишь когда превращалась в туман внутри бронзовой статуи, но даже тогда эта дверь в страну снов захлопывалась с зарей. Постоянно быть начеку — это в вампире, ну, уже как-то раздражало. Особенно если неделю ищешь по всему Городу Томми, все чувства свои выкручиваешь до максимума, и к утру приходится возвращаться в отель ни с чем. Судя по всему, Томми ухромал тогда в переулок и просто исчез. Джоди проверила в Городе все места, куда когда-либо водила его, везде, где он бывал, насколько ей было известно, но нигде никаких следов. Она-то надеялась на некое вампирское «шестое чувство» — вдруг поможет его отыскать: старый вампир же, обративший ее, похоже, так умел. Но нет.
И вот она вернулась к себе в номер отеля «Фэрмонт». Уже седьмое утро. И седьмое утро подряд она вешала табличку «Не беспокоить», запирала дверь, надевала спортивку, выпивала пакет крови, который держала под замком в мини-кулере, после чего залезала под кровать и в уме прочесывала всю карту Сан-Франциско, пока заря ее не отключала. (Поскольку, говоря технически, с рассветом она была мертва, спать на удобном матрасе — опасная роскошь, а под кроватью между ней и солнечным светом оказывался еще один защитный слой: вдруг к ней в номер проникнет любознательная горничная.)
Предрассветный ритуал у нее теперь включал в себя вот что: каждое утро она возвращалась в отель чуточку позднее — как парашютист, который в затяжных прыжках позволяет себе все ближе подлетать к земле перед тем, как дернуть за кольцо. Так вырабатывается чуточку больше адреналина. Последние два утра она входила в вестибюль в аккурат, когда начинал пищать таймер на часах. Она его настроила так, чтобы в любой день срабатывал ровно за десять минут до рассвета, согласно электронному календарю. Томми она тоже купила такие часы. Интересно, носит ли? Шагая по Калифорния-стрит, Джоди пыталась вспомнить, в них ли он был, когда они вырезали его из бронзовой оболочки.
В двух кварталах от «Фэрмонта» будильник запищал, и Джоди не сдержала улыбки возбуждения. Она прибавила шагу, рассчитывая, что все равно успеет попасть в номер и запереться, а до рассвета время еще останется. Хотя, возможно, придется отказаться от пижамы и кровавой закуси.
А поднимаясь по ступенькам в лобби, она уловила сигарный дым и одеколон «Арамис» — и от этого сочетания по спине пробежала тревожная дрожь, не успела Джоди даже определить, в чем тут опасность. Легавые. Ривера и Кавуто. Ривера пах «Арамисом», Кавуто — сигарами. Джоди замерла так внезапно, что каблуки сапог пошли коротким юзом по мрамору.
Вот они оба — у стойки портье, но коридорный показывал им, где лифты. Он их собирался вести к ней в номер.
«Как? — подумала она. — Впрочем, не важно». На улице светлело. Джоди глянула на часы — укрытие нужно найти за три минуты. Она попятилась в двери, выскочила на тротуар и побежала.
Обычно она как-то сдерживалась, чтобы никто не обратил особого внимания на рыжую девушку в сапогах и джинсах, бегущую быстрее олимпийского спринтера, но если теперь заметят — пусть рассказывают друзьям, им все равно не поверят. Надо укрыться, срочно.