Солнце встало, высветило березки на опушке леса, позолотило далекие макушки сосен, заиграло на капельках росы в траве, превратив их в бриллианты.
В воздухе запахло прокаленной хвоей, листвой и медовым нектаром.
Завели утренние трели птицы — их многоголосье походило на нестройный, но все равно удивительно приятный слуху хор.
Из-за полного безветрия облака застыли в небе кусками ваты.
Рик помог мне сесть в машину — ноги заплетались, руки повисли плетьми, все тело ныло. Малейшее движение — и мышцы отзывались сильной болью.
В кабине пахло сливовой отдушкой — такой упоительно-вкусной после вони на боях.
Мало того, что мы работали в полевых условиях, временами приходилось ворочать верберов, помогать им передвинуться. А весят эти оборотни как три человека. Не меньше.
Слава богу, хоть встревоженный Раттибор, который кружил возле меня стервятником не меньше часа, потом все же отправился по племенным делам. Обнаженный вербер — оборотни вечно забывали одеться, если переключались на нечто важное — который все время что-то спрашивает, теребит — то еще испытание для нервов.
Медсестры и медбратья «перекрестной больницы» энергией жизни не управляли. Все, кому она подвластна, срочно натаскивались, обучались и становились врачами. На бойни, вроде сегодняшней, к «тяжелым» выезжали только они, то есть мы. Выглядело расточительно, хлопотно для врачей, но оправдано.
Не дай бог неудачно пошевелишь пациента, а у него обнаружится перелом, или того хуже — серьезные внутренние повреждения. Обломки кости попадут в кровоток, откроется внутреннее кровотечение, оторвется орган. Исправить такое за секунды способна только наша особенная энергетика.
По счастью, сегодня, из тяжелых с нами летел только Маллес. Рик уложил его на задние сиденья, и вербер, благодаря «подпитке» от василиска ощутивший сильное облегчение, негромко похрапывал.
Уснула и я. Просто отключилась. А когда очнулась, то лежала на плече у Рика, а он застыл, словно окаменел.
— Пора заказывать сюда кровать, — усмехнулся василиск, заметив, что я зашевелилась. — Может, заодно кроме сна еще чему хорошему научишься. Все-таки женщина… Красивая, и фигурка что надо, — василиск нарочито прошелся по мне взглядом оборотня в брачный период. Интересно, у этих змеюк случаются такие периоды на самом деле?
Я выбралась из-под плаща Рика, и сладко потянулась.
Машина снизилась, и села возле моего двухэтажного общежития, выстроенного из громадных светлых булыжников. Оно угловатой анакондой тянулось вдоль всей улицы, и сворачивало за угол, огибая парк.
Высотки на перекрестье не строили. Спустя несколько лет они начинали шататься и разрушались до третьего этажа. Что за силы воздействовали на здания, местные ученые так и не определили. Но строители решили подстраховаться и ограничиваться двумя этажами.
— Иди, передохни. И лучше не ходи на занятия. Я дам справку, — очень мягко, почти ласково произнес Рик. И помог мне выбраться наружу.
— Я отвезу Маллеса в больницу. Будем думать, что с ним делать, — сообщил в спину василиск. — И подумай над моим предложением. Мои предложения никто и никогда не отвергал.
Я хотела пошутить на этот счет, спросить — сколько же раз тогда он женился по пьяни, но дверца уже захлопнулась, и машина взмыла в небо.
Сиреневый туман перекрестья рассеялся. Спрятался в щели, в закоулки, под землю, освободив темно-серую брусчатку дороги, с коричневыми вкраплениями и затаился до следующей ночи.
Солнце начинало припекать, и в плаще стало жарковато. Я поспешила в подъезд общежития. Напротив благоухал цветами белый бутик с ярко-алой вывеской «Букеты». Чуть поодаль только-только открывалась такая же белая булочная. Оттуда доносился упоительный запах свежей сдобы, и желудок недовольно заурчал, сжался в комок.
Я заставила себя войти в общежитие и даже кивнуть Олдису — белокурому охраннику-верберу в парадном.
Он кивнул в ответ, сверкнув в полутьме подъезда темно-серыми глазами и снова замер, словно окаменел.
Длинный коридор с деревянными дверями по сторонам освещался розоватымисветильниками на потолке.
Я дошла до своей двери с именной табличкой Самира Рарвес. Так назвал меня Рик, в нашу первую встречу, на перекрестье.
Очутившись здесь, я забыла свое настоящее имя, как и все остальное из прошлой жизни. В последнее время она упорно напоминала о себе — всплывала в голове урывками, отдельными кадрами, почти не связанными друг с другом. Но темных пятен по-прежнему оставалось слишком много.
Говорят, так перекрестье лишает нас желания вернуться домой. Мы не помним к чему, к кому и зачем.