Опал просто обожал шокировать студентов, и в этом ему равных не было.
То он клал на труп бутерброды, а затем с аппетитом жевал их и нарочно причавкивал, то вытаскивал органы и принюхивался к ним. Если группа попадалась не слишком впечатлительная, мог даже лизнуть.
Наверное, за это его и прозвали прозвали «жутик». Опал знал о кличке и, по-моему, даже гордился ею.
Но еще больше, чем пугать студентов, доводить до приступа неконтролируемого отвращения, Опал любил смущать их. Желательно до жгуче-красного румянца и потупленных глаз. С хитрющим выражением лица совалкому-нибудь под нос печень или почки, а то и вовсе — гениталии. И чем более ошарашенным выглядел студент, тем дольше расспрашивал его пантера, требуя рассказать об органе во всех красках и деталях.
Прямо-таки классикой жанра стало для Опала отсекать мужские гениталии и заставлять девушек громко произносить их названия, перечислять функции и возможности. Если речь шла об оборотнях с особенно мощным либидо, жутик требовал подробного отчета: как долго они могут заниматься любовью, каково наполнение органа кровью.
И добивал фирменными вопросами: «А это больно, если орган готов, а женщина нет? Для организма вредно? И если вредно, то что же делать?»
Я приблизилась к голубой кушетке, накрытой тонким листом полиэтилена, стремясь получше разглядеть внутренности василиска, и почему-то снова подумала о Рике. Подопытный был очень крупным, гораздо больше начальника, высоким и мускулистым, как и положено любому уважающему себя оборотню. Полнели двусущие крайне редко, и только если редко «выгуливали зверя» — бегали в животной ипостаси.
Чаще всего набирали лишний вес вовсе не драконы с василисками, а лисы с медведями. Рик объяснял это склонностью к медленному обмену веществ, а я — природной ленью.
Внутри василиск мало отличался от человека, если не считать нескольких дополнительных желез и пары органов. В остальном, он вполне походил на мужчину в самом расцвете лет. Даже в том месте, которое резво отчекрыжил Опал и в мгновение ока сунул под нос Амалле — еще одной маргонке. Изящная, гибкая, как лиана брюнетка, с миндалевидными глазами, похожими на влажные маслины, отшатнулась от гениталий, как от шипящей змеи. Ее тонкие, длинные пальцы нервно затеребили ворот белого платья с пышной юбкой и оборками по подолу.
— Что это? И для чего оно нужно? — сдерживая смешки, потребовал Опал.
Амалла зарделась, как школьница при виде обнаженного красавца, опустила взгляд на орган, и посмотрела на меня с немой мольбой.
Я хотела громко назвать то, что отрезал василиску Опал, но препод сделал предупреждающий жест рукой.
— Если вы хотите ЭТО лечить, научитесь ЭТО хотя бы называть! — крикнул он так громко, что эхо облетело просторный зал, осыпаясь с выложенных белоснежной плиткой стен и пола.
Амалла стала уже даже не красной — скорее пунцовой. Причем вся — уши, нос, грудь, шея и даже руки.
— Эмм… нижний орган оплодотворения? — робко промямлила она.
Группа зашлась хохотом. Леолайл прыснул у крана, обрызгался с ног до головы, но смеяться не перестал. Опал подхватил, взвесил добычу в руке, перехватил двумя пальцами и потряс перед лицом Амаллы, как каким-нибудь фруктом.
— Простите мне мое любопытство. А верхний орган оплодотворения он… хм… какой? — спросил жутик у маргоны. — Не нос ли часом?
Группа прыснула ещегромче. Эхо нашего хохота отразилось от стен, и, казалось, где-то рядом загудела вода.
Да-а-а. Занятия по анатомии всегда превращались в шоу одного актера.
Только со мной у Опала ничего не выходило. С каждой парой он спрашивал меня все реже, и только в особо сложных, исключительных случаях.
После двухгодичной стажировки в больнице и общения с Риком, что такое тушеваться, я забыла давно. А уж крови, кишок и костей насмотрелась на сто лет вперед. Никакое вскрытие не сравнится с одной ночью в перекрестной больнице скорой медпомощи.
Вот и сейчас, вдруг ужасно захотелось щелкнуть Опала по носу и спасти красную, как рак Амаллу. Она косилась на орган, застывший перед самым лицом, и до крови кусала губы.
— А мне интересно другое. Как нам ЭТО лечить, если ОНО, простите, в ипостаси крылатого змея прячется внутри тела. Кстати? Опал? Не расскажете, могут ли василиски заниматься сексом в зверином обличье? — самым невинным тоном спросила я, и нарочито небрежно коснулась отрезанной у василиска части тела. Благо хирургические перчатки мы надевали при входе в анатомичку. Так, на всякий случай. А скорее на случай «сезонного обострения» чувства юмора жутика. В такие дни он мог кинуть кому-нибудь очередной орган со словами: «Лови, дарю, как запаска пригодится!»