И всё же ради интереса попробовал. Успешно избавив владельца от хлопот с новенькой "Самарой", Проценко осознал, что это именно та работа, которая ему нужна. Ненормированная, ночная (он после аварии стал ненавидеть жизнерадостный солнечный свет) и, если так можно выразиться, уединённая. Наконец, приносящая неплохие деньги.
Испытывал ли он угрызения совести? Нет. Как и радости. Только удовлетворение от выполненной работы.
Сегодняшнее задание не стало исключением. Анатолий намеревался перегнать "Тойоту" на "базу", где ею займутся другие люди, а затем отправиться домой и просидеть у телевизора до рассвета.
* * *
Если бы у Михаила Афанасьева спросили, какой звук он ненавидит больше всего на свете, он бы без колебаний назвал звонок будильника. Причём независимо от того, сводящий ли это с ума "дребезг" советских аппаратов или нежные трели импортных аналогов. Порой парень просыпался незадолго до запланированной минуты пробуждения и терпеливо ждал момента, когда проклятые часы напомнят, что не он хозяин своей жизни - с тем, чтобы оборвать звон через полсекунды после его начала.
Нащупав кнопку отбоя, Михаил с силой нажал на неё, опрокинув будильник, и с трудом разлепил веки.
- Который час? - услышал он сонный женский голос над своим ухом и повернул голову.
Дольше, чем ему хотелось бы, Афанасьев пытался вызвать из памяти имя девушки, лежащей рядом с ним. Евгения. Его всегда забавляли такие универсальные имена; при этом он бы ни за что не стал назвать ими своих детей.
Ещё некоторое время потребовалось лениво выкарабкивающемуся из алкогольной трясины мозгу, чтобы воссоздать события минувшего вечера. Частично - многое, похоже, утеряно безвозвратно.
День Михаил провёл вовсе не с Жанной, как планировал - она отказалась от встречи, сославшись на "те самые дни". Поскольку то же самое она сказала и неделей раньше, он пришёл к единственному верному выводу и вычеркнул её из своей записной книжки. В обед встретился с другом и до семи часов они вместе медленно, но верно напивались. Всего лишь пивом, поэтому неудивительно, что Михаилу захотелось продолжения. Товарищ идею не поддержал, а вот Афанасьев завалился в один из баров, где и встретил Евгению, одну из своих любовниц, с которой расстался около полугода назад. Время сгладило неприятные впечатления о ссоре, положившей конец их отношениям, а алкоголь позволил снова увидеть привлекательные стороны друг друга.
Михаил мало помнил о происходившем ночью, и ему оставалось лишь надеяться, что он не забыл воспользоваться презервативом. Ну или, на худой конец, что Евгения позаботилась о предохранении сама - уж ей-то нежелательная беременность тем более ни к чему.
- Так сколько времени? - повторила свой вопрос девушка.
Афанасьев поднял уронённый будильник и посмотрел на циферблат.
- Пятнадцать минут девятого.
- Чёрт, мне же на работу надо... - простонала она и прижала ладонь ко лбу.
- Не тебе одной, - бросил Михаил и встал с всклокоченной постели.
Его одежда была разбросана по всей комнате. Натянув нижнее бельё, он принялся за рубашку и остановился, глядя на Евгению. Она продолжала лежать с закрытыми глазами.
- Эй, ты чего, опять заснула? - громко произнёс он. - Вставай-вставай, выходные закончились.
- Ненавижу утро! - сказала она, медленно приподнимаясь.
Михаил тоже чувствовал себя паршиво, однако болезненный вид девушки всё равно озадачил его.
- Ты не приболела, случайно? - спросил он.
- Не знаю. Башка трещит, я вся разбитая... - Евгения, наконец, посмотрела на него: - Ты чем меня напоил вчера?
- А вот этого не надо! - поднял указательный палец парень. - Мы пили вместе. И я ничего тебе не подсыпал. Зачем мне это? Мы не впервые в одной постели оказались.
Девушка покачала головой.
- Что тогда?
- Перебрала. Мы оба перебрали, - продолжая одеваться, ответил Афанасьев.
- Не знаю... Такого со мной ещё не бывало.
- Прими "Цитрамон".
- Хоть больничный бери, - сказала Евгения и улыбнулась: - Можно я останусь у тебя сегодня?
- Слушай, - Михаил присел рядом с ней, - мы хорошо провели время, спасибо тебе. Но - это всё. У тебя своя жизнь, у меня своя. А теперь пора уходить.
Девушка помрачнела и, больше ничего не говоря, встала с кровати.
Афанасьеву показалось, что для этого ей пришлось приложить немало усилий.
* * *
Когда Михаил и Евгения вышли из квартиры, часы показывали без двадцати девять. Девушка была мрачна и неразговорчива - лишь тень самой себя из минувшего вечера. Парню ситуация нравилась не больше, чем ей, но он не сомневался, что поступает правильно. Он не верил во вторую попытку. И зачем вообще всё усложнять? Они оба получили ночью то, что хотели - и точка. Если же планы Евгении не заканчивались плотскими утехами, она может винить только себя за самонадеянность.
Афанасьев подвёз её к месту работы - благо это было по пути. Когда девушка выбиралась из машины, кряхтя, словно недавно разменяла седьмой десяток, Михаил снова спросил:
- Ты точно в порядке?
- Справлюсь, - последовал короткий ответ.
То ли специально, то ли действительно не справившись с тугим замком, Евгения не смогла плотно закрыть дверь. Парню пришлось перегнуться через салон и сделать это самому. Посмотрев вслед девушке, он сказал себе, что она взрослый человек и сама знает, нужна ли ей помощь.
Не избавившись полностью от смутной тревоги, он погнал "Волгу" на окраину города (такая вот ирония - живёт в центре, а работает на периферии, в отличие от подавляющего большинства). Михаил понимал, что в его крови ещё достаточно алкоголя, чтобы нарваться на крупные неприятности с ГАИ, поэтому старался выбирать окольные пути.
Несмотря на задержку, он остановил машину рядом с конторой за пять минут до начала рабочего дня.
"Ещё успею воды купить. И сигарет", - подумал Афанасьев, вылезая из салона.
Направившись к магазину, единственному в этом захолустном районе, он только сейчас обратил внимание на одну странность.
Люди вокруг выглядели все, как один, мрачно и угрюмо. В общем-то, в этом не было ничего необычного - как ещё должны выглядеть рядовые работяги ранним утром в понедельник? Или, если уж на то пошло, как вообще должны выглядеть жители этой страны в свете последних событий? Не прошло и месяца, как танки открыли огонь по Белому дому на потеху зрителям CNN, уровень жизни стремительно падал... Оставалось только гадать, какое ещё "представление" устроят власти.
И всё же выражение лиц окружающих озадачило Михаила. Это не просто свидетельства недосыпания или ставшего нормой пессимизма - это болезненность. Бледная кожа, тёмные круги под глазами, отрешённый взгляд... И никто не пытался заговорить друг с другом, даже не смотрел никуда, кроме как себе под ноги.
Открыв дверь магазина, Афанасьев оглянулся на улицу и заметил ещё кое-что.
Сегодня утром народу на улицах определённо было меньше, чем обычно.
"Чёрт, наверное, Женька права - мы вчера напились какой-то дряни. Теперь вот бред всякий в голову лезет", - нашёл единственное логичное объяснение парень и прошёл в торговый зал.
Здесь находилось всего несколько покупателей. Большинство - у кассы, где мрачная продавщица отпускала им товар. Остальные смотрели на витрины с таким видом, будто на дворе снова 1990-й, и кроме чёртового маргарина и одной палки наполовину протухшей колбасы ничего нет.
Михаил занял место в небольшой очереди и, терпеливо дожидаясь, отвлекал себя размышлениями о том, что лучше: много денег и мало товара, как при Горбачёве - или наоборот, как сейчас?
- Чего вам? - бросила продавщица, вернув его в реальность.
Афанасьев никогда не мог представить эту женщину молодой. Он бы скорее поверил, что она уже родилась такой - бесформенной стокилограммовой бабой неопределённого возраста (где-то между тридцатью и семьюдесятью, точнее трудно сказать), нежели что она когда-то была юной и хотя бы чуть-чуть - самую малость - привлекательной.