Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.
Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму – оно казалось таким чуждым и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе-безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающим здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.
– Что я здесь делаю?
«Он мертв. Труп. Покойник. Мертвец. В одной комнате с мертвецом. Не спит. Совсем, как живой. Но теперь уже мертвый. Навсегда. Навечно», лихорадочно вертелись в голове мысли. Мимолетно. Хаотично. Бессвязно.
Темнота теперь отнюдь была не дружелюбна, а дым, который ранее висел над потолком, внезапно опустился на пол, закрывая ноги ниже колен. Словно поверженный зловещей догадкой, я завопил:
– Быстро! Стирай знак! Нужно немедленно стереть знак!
Клеменс недоуменно на меня посмотрел, оставаясь на месте.
Я ползал по полу, как червяк; лихорадочно водил руками, как слепой потерявший очки.
«Уже поздно»
Дым рассеялся. Знака на полу не было. Теперь оставалось только молиться. Кому из богов? И кого призвали мы?
Стикс был прав лишь отчасти – ему требовалась жертва. И он выбрал ее. Жертвой стал наш молчаливый любимый друг Кертис. Но этого не достаточно. Скоро ему понадобится еще. И кто будет следующим?
«Мой агнец»
– Что происходит? У нас получилось? – взволновано спросил Клеменс.
– О да, мать твою, у нас получилось! – огрызнулся я. – Что за хрень ты прочитал?! Кого мы вызвали?!
– Езус – добрый бог, – сказал Клеменс с каким-то упоением в голосе.
– Что?
– Божество кельтов, – ответил он. А затем перевел взгляд в сторону кресла, где в сумрачной части комнатки покоился мертвый Кертис. Как обычно безмолвный, словно он вовсе и не умер, словно сейчас вот-вот он резко вскачет, паршивец, и заорет, как полоумный, сетуя на проклятых насекомых, жертвой которых он по иронии обстоятельств стал – по злой иронии, как будто в насмешку.
– Так что с Кертисом?
– Надо как-то отсюда выбираться, – пробормотал я, прохаживая вдоль стен и тщательно ощупывая их, как если бы искал потайной рычаг, ведущий в другую комнату. Духота не спадала. У меня началась паника, балансирующая на грани с умопомешательством. В реальность вплетались различные галлюцинации. Телом верховодили чувства, но никак не здравый смысл; его не существовало.