Мои глаза округлились:
– Ты чего, нас поймают! Тут камеры везде установлены!
Раздался издевательский хохот Лены:
– Макс, ты точно тупой. Какие камеры? Меня в этом мире никогда не существовало, а ты по документам мертв. Тебя ни один городской стражник здесь не вычислит! Я неправа?
Я был вынужден признать ее правоту. Даже если бы нас и задержали – не смогли бы доказать, что Вася умер из-за нас. Да, я ему двинул по челюсти, но это не служит причиной остановки сердца.
Так мы и ушли, оставив во дворе притихший Хаммер с трупом Васи внутри. Лишь после того, как мы ушли со двора и успели пройти несколько десятков метров, раздался женский крик. Но мы не стали оборачиваться, так как прекрасно понимали, с чем он связан.
Когда мы подходили к станции электрички под названием «Тимирязевская», до времени отправления оставалось буквально несколько минут. Я помчался в кассу и с удовлетворением обнаружил, что очереди нет. Я просунул в щель сторублевую купюру и буквально выпалил:
– До Луговой два, студенческий и обычный, в одну сторону.
Получив требуемое и сдачу, я рванулся обратно с Леной в сторону турникетов, едва не выронив Эйнара из-за отворота куртки.
Когда мы с Леной буквально пробежали турникеты и поднялись на платформу, электричка уже стояла на перроне, и мы в последний момент успели забежать в нее, прежде чем двери за нами захлопнулись. Я протянул девушке ее билет:
– Здесь могут ходить проверяющие, которые попросят билет. Если что – покажешь им вот это.
В вагон я зашел, все еще оглядываясь по сторонам. Конечно, вероятность этого была крайне мала, но кто-то из едущих со мной людей мог опознать меня. Мою нервозность заметил бодрый старичок лет семидесяти, сидевший напротив:
– Что, парень, банк гробанул?
Я вгляделся в лицо пассажира:
– Почему?
Пенсионер лишь рассмеялся:
– Оглядываешь так, как будто гонятся за тобой. Я в органах работал, знаю такое поведение.
Дальнейший путь мне пришлось слушать рассказ старичка о том, как он служил в милиции в советское время, работал следователем по особо важным делам. Его история была интересной, но в тот момент любое внимание к моей персоне казалось раздражающим и лишним, и я слушал деда и поддакивал ему лишь ради приличия, потому что не любил обижать людей понапрасну.
За все время путешествия его монолог прервался лишь однажды, когда где-то между Дегунино и Бескудниково по вагонам прошли контролеры, проверяя у всех билеты.
На мое счастье, разговорчивый сотрудник вышел еще на станции Шереметьевская, и остаток пути до Луговой меня с Леной никто не донимал, хотя маленький ребенок, сидящий через проход от нас, с интересом меня разглядывал.
Электричка подошла к станции. Я взял магессу за руку и потянул наружу:
– Бабушка живет не так далеко от станции, пойдем.
Луговая, в отличие от многих станций-соседей, находилась практически в лесу, и от перрона вели протоптанные тропки прямо среди деревьев. До бабушки и ее поселка нужно было идти около километра.
Здесь я снова натянул капюшон, так как, пусть я и бывал здесь нечасто, но соседи бабушки меня худо-бедно знали.
Солнце уже перевалило через свой «зенит», и медленно стремилось к тому, чтобы исчезнуть на западе, хотя на дворе было еще от силы три часа дня. Пик жары тоже прошел, и она постепенно начала спадать, хотя нам с Леной и так не было жарко.
Бывшая волчица смотрела на деревья вокруг:
– И ведь некоторые из них я узнаю. Мне кажется, наши миры чем-то похожи.
Я усмехнулся:
– Вот не поверишь, но когда я очнулся после перемещения в Ларотийском лесу, то одной из первых мыслей было то, что я видел вокруг себя знакомые деревья. На тот момент мне даже показалось, что я очутился не в другой реальности, а оказался заброшен куда-то за город.
Пока мы шли и разговаривали, среди деревьев выросли дома и дороги – мы пришли в поселок Горловку, где жила бабушка. Ее дом, одноэтажная изба с небольшим чердаком, стояла прямо в углу мысленной границы поселка, практически рядом с главной дорогой, ведущей от станции к домам. Приглядевшись, я увидел издалека, что у бабушки горит свет. От сердца немного отлегло – значит, она не умерла.
Потянув Лену за ладонь, я ушел с дороги и начал идти к дому бабушки через огороды соседних домов, которые отделялись друг от друга символическим забором из покосившегося штакетника высотой до колен. Так мы прошли дворы Петровых, Самойловых и, наконец, Демидовых – наших ближайших соседей.
Мы оказались перед домом бабушки. Слева от него сиротливо притулился огород, на котором начинала проглядывать зелень, типа ботвы морковки, и между рядами посаженных овощей валялись брошенные грабли.
У деревянной двери сеней стояли чьи-то сапоги, и я сразу понял, что в доме есть еще кто-то чужой, так как обувь была не бабушкина. Убедившись, что я все еще могу создавать фаерболы, я осторожно подошел ко входу и постучал кулаком в косяк.
После полуминутного ожидания дверь открылась, и на меня воззрилась молодая черноволосая женщина с карими глазами в белом халате:
– Вам кого, молодой человек?
Врач. Более того, меня она не знает. Значит, бабушке все-таки плохо. Я оперся ладонью об косяк:
– С Надеждой Яновной все хорошо?
Глаза врача сузились:
– А вам какое дело, юноша?
Я думал, говорить девушке о том, что я внук или нет. Подумав, я ответил так:
– У нее на днях были похороны внука, я опасаюсь за ее здоровье: у нее и так сердце слабое.
Доктор тряхнула волосами:
– Сердце у нее действительно неважное, но смерть внука она как-то пережила, но состояние у нее очень слабое.
Из глубины дома раздался бабушкин голос:
– Танюш, кто там пришел?
Врач повернула голову и ответила громко:
– Да юноша какой-то с девушкой, про вас спрашивает.
– Пусть проходит, негоже на пороге стоять!
Доктор отступила назад:
– Проходите, коль хозяйка разрешает.
Вздохнув, будучи готовым к любому развитию событий, я толкнул приоткрытую дверь из сеней в дом и прошел внутрь.
На диване у дальней стены лежала бабушка. Вид у нее был бледноватый, но не ужасный, как я опасался ранее. Бегло оглядев комнату, я увидел, что за две недели не изменилось ничего, разве что только лекарств возле тумбочки стало немного больше.
Я откинул капюшон, и бабушка, разглядев мое лицо, в ту же секунду побелела как полотно и начала издалека крестить меня, приговаривая срывающимся в писк голосом:
– Свят, свят, изыди демон, не вводи меня в искушение!
В комнату буквально ворвалась Танюша, вцепившись мне в руку:
– Что вы делаете???
Я с трудом вырвался из ее крепкой хватки, едва не сбив с ног Лену:
– Да вы сдурели тут все, что ли? Внук я ее. Бабушка, не крести меня, я не демон и не призрак. Я живой, каким был двадцать лет до этого. Похоронили меня по ошибке, из могилы пришлось выбираться.
Бабушка полностью потеряла дар речи и лишь шевелила губами, не имея возможности сказать хоть одно слово. Чтобы окончательно убедить ее в своей реальности, я подошел поближе и крепко ее обнял. Похоже, только это окончательно уверило ее в том, что я не демон. Врач начала собирать свой чемоданчик:
– Раз уж вы пришли, молодой человек, и вы действительно ее внук, тогда вы за ней и присмотрите. Что и как ей принимать – Надежда Яновна знает. Доброго вечера.
Раздались шаги – и хлопнула входная дверь. Мы остались втроем. Только в тот момент бабушка заметила, что у меня из-за отворота куртки выглядывает Эйнар:
– Ой, какой милый! А кто это?
Слегка нервно усмехнувшись, я парировал:
– Позже расскажу. Может, пока на стол накрыть? А то бы покушать не помешало.
Поднявшись с кровати, бабушка пошла накрывать на стол, то и дело радостно восклицая:
– Внучек, ты живой, живой. Я так боялась, что осталась совсем одна.
Когда же стол по центру комнаты, укрытый круглой белой скатертью, оказался готов, и там стояло блюдо с бабушкиными пирожками, мы наконец-то сели. Эйфория у бабушки прошла, и она обратила внимание на Лену: