Гиена отвернулась, но я успел увидеть то, что ее глаза были полны слез. Раздался ее глухой голос:
– Я думала, ты мне веришь, Мирпуд. Но я в тебе ошибалась.
Теперь единственным зверем в повозке, кто продолжал смотреть на меня, оставалась Вейлин. Рамзи как был зажат в углу, так и остался там, изредка бросая затравленные взгляды.
Неожиданно для меня Вейлин села ближе ко мне и прошептала:
– Мне ты тоже не откроешься, Мирпуд?
Краем глаза я заметил, как влажный взгляд Лассы на этих словах вперился в меня. Я ответил шепотом, но так, чтобы он был слышен по всей повозке:
– Нет, Вейлин, пока не могу.
Волчица ответила мне недоуменным взглядом:
– Не понимаю я тебя, Мирпуд. Уж на что я, Проклятая, пусть и бывшая, спокойно тебе открылась, а ты отказываешься. Уверена, что мне было бы больше толку скрываться, чем тебе.
– Лин, есть то, что звучит намного хуже, чем быть Проклятой, поверь мне.
Из угла раздался раздраженное фырчание, принадлежащее Лассе. Я пропустил его мимо ушей:
– Когда я решу, что пришло рассказать о себе полностью, я так и сделаю. А пока не докапывайтесь, хорошо?
Вейлин вернулась на прежнее место, а я привалился к борту повозки, предварительно убрав все обратно в чехол и застегнув его. Раскачивания телеги действовали не хуже колыбельной, и я незаметно задремал. Я уже не слышал того, как Эйнар выполз из капюшона и вызвал восторг разной степени у всех, кто ехал в телеге.
Очнулся я от резкой боли в плече. Я открыл глаза и со стоном потер его, увидев, рядом с собой Лассу:
– Ты чего?
– Всего лишь разбудила тебя. Мы приехали в Морраду.
– А щипаться-то зачем?
Взгляд гиены выражал полную невинность:
– Прости, я случайно перестаралась.
После этого она, как ни в чем не бывало, выпрыгнула из телеги на дорогу, где уже стояли Вейлин и Рамзи. В бок мне ткнулся Эйнар и призывно замурчал, просясь на лапки. Взяв котенка, я осторожно спрыгнул на дорогу, взяв чехол с гитарой.
Над нами уже было черное ночное небо. Не знаю, сколько мы ехали, но из города мы выезжали уже тогда, когда было вечернее время. А сколько времени было сейчас, я боялся предположить.
Интересно было возвращаться в те места, где я когда-то был, вне зависимости от того, насколько давно я в них был и в каком мире это происходит. Многие жители деревни, видимо узнавали меня, так как в их глазах была видно заинтересованность пополам с озадаченностью. Среди них я видел того самого старейшину, с которым тогда разговаривал Пульса по поводу ночлега четвертого патрульного отряда. На этот раз Джейкоб разговаривал с быком, владельцем таверны.
Я забыл рассказать об этом, но у каравана Джейкоба не было охраны, как таковой. Вместе с ним ехал его сын, тоже купец, по имени Ярко, а также еще парочка торговцев, которые обладали оружием, но не являли собой какой-то хорошей охраны. От одиночных разбойников они могли бы защититься, а вот от отряда, подобному тому, что напал на нас три недели назад, уже были бессильны. Возможно, это было одной из причин, по которой мне было достаточно легко уговорить караванщика взять меня и еще двух зверей вместе с ним. Кто откажется от трех лишних магов в качестве поддержки?
После паузы караванщик вернулся к нам:
– Сейчас уже поздно, чтобы ехать дальше. На ночь останемся здесь, а с утра рано поедем дальше. Я высажу вас у Ларродага и поеду дальше.
Я кивнул, погруженный в свои мысли. Из-за этого я не заметил, с какой хмурой мордой на меня смотрела Ласса.
Мы пошли в таверну, где за три недели не изменилось абсолютно ничего: все те же закопченные балки, все то же тележное колесо под потолком, все та же стойка и все те же грубо сколоченные столы. Я подозвал Джейкоба:
– Почтенный лар, а где мы ночевать-то будем? Я был в этой деревне несколько недель назад и точно знаю, что в ней нет постоялого двора.
Джейкоб усмехнулся:
– Старейшина дал разрешение остаться у него в доме, но мы должны будем уплатить по двадцать барра каждый, чтобы остаться у него.
– Сто шестьдесят? Я так понимаю, каждый сам за себя?
– Да, мой друг, именно так.
Что еще возьмешь с торговца? Вероятно, мне пришлось бы платить за всех, кто ехал со мной (я имел в виду Рамзи, Вейлин и Лассу). Хотя… Я тронул Рамзи за плечо:
– У тебя деньга осталась хоть какая-нибудь?
– Наверное, а что?
– С тебя двадцать барра.
– За что?
– Мы останавливаемся на ночь в доме у старейшины, а это не бесплатное удовольствие.
Хорек выгреб из сумы последние монеты и пересчитал их, после чего со вздохом произнес:
– Это мои последние деньги, как раз двадцать барра. Больше у меня ничего не осталось.
Я забрал из его лапы монеты:
– Рамзи, ты на это подписался, когда захотел уйти из города. Так что не ной.
Взгляд лучника стал еще более затравленным:
– Зачем ты все это затеял, хотелось бы знать…
После этого он ушел за дальний стол, где уже сидели все, кроме Джейкоба и меня. Даже Ярко и два торговца уже заняли отдельный стол и ждали нас.
Отвернувшись в сторону двери и посадив Эйнара на плечо, я быстро достал из кармана кошель Фархада и отсчитал от него пару купюр по пятьдесят барра и еще накидал себе мелочи на десять барра, чтобы заранее иметь деньги в кармане и не шарить на глазах у всех в кошеле.
Пока караванщик все еще что-то обсуждал, я прошел сквозь сидящих в зале жителей деревни и присоединился к троице своих спутников. Подошел караванщик:
– Все же хотят есть?
Мы все согласно закивали, включая молчащего Рамзи.
– Тогда сейчас будет ужин, а потом мы пойдем в дом старейшины и будем договариваться о ночлеге.
У меня сразу же проснулся интерес. Как я говорил ранее, в этом мире самая скверная еда была как раз в этой таверне в утро отъезда четвертого патрульного отряда. Интересно, сможет ли бык реабилитироваться в моих глазах?
Принесли тушеную капусту и что-то типа вареной гречки. Было не так уж и плохо, хотя я и не люблю капусту. Попробовав немного, я начал есть. Лар тавернщик, вы заслужили мое прощение за тот ужасный завтрак! К сожалению, я не обратил внимания, что пронесли за соседний стол торговцам.
Подумав, я встал из-за стола и подошел к тавернщику:
– Лар, можно попросить еще и для него еды?
Эйнар на моем плече оживленно подтверждал мои слова, изображая голодного котенка. Бык, к моему удивлению, не изменился в морде:
– Думаю, что-нибудь найдется.
Вернувшись за стол и начав есть, я обдумывал один момент: смог бы я сыграть что-нибудь, если меня попросят? А если и сыграю, то что? Один или с Вейлин?
Более того, меня очень сильно смущало поведение Лассы в последние несколько часов. Меня нельзя считать образцом наблюдательности, да и Шерлок Холмс из меня так себе, но даже я не мог не отметить, что с того момента, как две магессы познакомились, гиена стала очень… раздражительной, что ли? Я был уверен в том, что она не была такой раньше. Почему все так? Почему ее характер ухудшился? Из-за моего нежелания рассказывать о собственном происхождении? Да нет, все началось раньше, еще в Ландаре. Ей не нравится Вейлин? Может быть, не стану спорить. Эх, знать бы все, что происходит в ее душе…
Бык принес блюдечко с сырым мясом. Провожаемый негромкими умиленными возгласами посетителей таверны, Эйнар спрыгнул на пол и начал есть с царским достоинством, не обращая внимания ни на кого вокруг.
Пока посетители таверны были подозрительно тихими и не приставали ко мне с просьбой вновь показать мое умение играть и петь.
Еще одна вещь, о которой я не упомянул в своем повествовании, чтобы не загружать его – самая настоящая акклиматизация! Если вы помните, то нападение Васи Мажора произошло ночью. Здесь же я очнулся уже днем. Не знаю, очнулся ли я сразу или я пришел в себя через какое время, но первоначально у меня были все симптомы, присущие тому, кто попал из одного часового пояса в другой: рассеянность, желание уснуть тогда, когда в этом не было смысла, заторможенность. На то, чтобы эти симптомы ушли, потребовалось около одного-двух дней.
С некоторым опасением я ожидал, что кто-нибудь из жителей деревни все-таки решится вызвать меня «на сцену», но этого так и не произошло. Рассчитавшись с быком за ужин, мы пошли за Джейкобом, который вел нас к старейшине.