— Вот вам тапочки, — сказала Дементьева. — Можете переобуться.
Турецкий переобулся.
— Простите, у меня не убрано. Честно говоря, мне сейчас не до уборок.
— Да, — кивнул Турецкий, — я знаю.
— Так о чем вы хотели со мной поговорить?
— Я…
— Вам, наверное, кажется странным, что я так спокойна? Но… — Она нахмурила белый лобик. — Я и сама не могу понять, что со мной творится. Другие на моем месте плачут, падают в обморок, катаются по полу в истерике. Со мной ничего такого не происходит. Наверное, я просто бесчувственная. Или… я любила Володю не так сильно, как думала.
— Люди по-разному реагируют на смерть близких, — тихо сказал Турецкий. — Некоторые плачут, некоторые — не могут.
— Да-да! — горячо воскликнула Дементьева. — Именно это со мной и происходит. Я чувствую, что вот-вот расплачусь, но… — она неловко пожала плечами, — не могу. Слезы остаются где-то в груди. Они давят грудь, но не выходят наружу. Это очень тяжело. Вы не возражаете, если я закурю?
— Нет, конечно.
Рита прикурила сигарету от пластиковой зажигалки, крепко затянулась и вдруг закашлялась. Она бросила сигарету на пол и наступила на нее тапочком. Внезапно лицо блондинки исказилось мученической гримасой. Она подняла руки и сжала пальцами виски.
— Я не… — начала было Рита, но тут ее плечи вздрогнули. Она прижала ладони к лицу и замерла.
Потом оторвала ладони от заплаканного лица и виновато посмотрела на Турецкого. Он улыбнулся, стараясь вложить в эту улыбку все добрые чувства, на какие был способен. Рита увидела эту улыбку, попыталась улыбнуться в ответ, но вместо этого зарыдала в голос и упала Турецкому на грудь.
Совершенно потерявшийся Турецкий нежно погладил ее по волосам. Он ненавидел такие ситуации. Нужно было говорить какие-то утешающие слова, заранее понимая, что все эти слова ничего не значат для человека, у которого горе. Что и говорить, утешитель из него был плохой. В такие вот моменты Александр Борисович всегда тушевался. Он боялся усугубить боль человека каким-нибудь неосторожным, неправильным словом, а ничего подходящего ему на ум не приходило.
«Не нужно было приходить сегодня», — подумал Турецкий, чувствуя, как промокает рубашка у него на груди.
Неожиданно Рита Дементьева резко подняла лицо и прижалась полуоткрытым влажным ртом к губам Турецкого. Глаза Турецкого загорелись, он инстинктивно приобнял девушку правой рукой, но тут же, словно одумавшись, мягким, но настойчивым движением отстранил ее от себя.
— Извините, — робко проговорила Рита, вспыхивая до самых корней волос. — Просто… мне так тоскливо… Я совершенно не умею быть одна.
Немного успокоившись, она отошла от Турецкого и села на небольшой мягкий стульчик. Зажала сложенные ладони между коленей и посмотрела на Александра Борисовича своими зелеными глазищами.
— Что же вы стоите? Садитесь куда-нибудь. В кресло, на стул…
Турецкий сел на стул.
— Вот так, — сказала Рита и вдруг улыбнулась: — Простите мне мой… демарш. Это было инстинктивное движение. Оно не должно вас волновать. Вы ведь тоже хотели меня обнять, правда? Я это почувствовала. Когда женщине плохо, а рядом есть мужская жилетка, она забывает про все условности. — Рита сунула руку в карман халата, достала сигареты и снова закурила. Сделав две или три затяжки, она заметно успокоилась. — Итак, Александр Борисович, вы пришли со мной поговорить. О чем же?
— О вашем муже, — сказал Турецкий. — О майоре Дементьеве.
— Почему следователь прокуратуры интересуется моим мужем? Его что, в чем-то подозревают?
— Слишком прямой вопрос, чтобы я мог на него ответить, — сказал Турецкий.
Девушка на секунду задумалась и вдруг предложила:
— Хотите, я угощу вас кофе?
— Если вас не затруднит, — вежливо ответил Турецкий.
— Что вы! Это поможет мне успокоиться. Простые, обыденные дела заставляют человека забыть о горе, вы ведь знаете… Пойдемте на кухню, я сварю кофе.
Вскоре они сидели на кухне и пили кофе.
— Маргарита Сергеевна… — начал было Турецкий.
— Просто Рита.
Турецкий кивнул:
— Рита, ваш муж, перед тем как попасть в аварию, ехал ко мне. Мы договорились встретиться и побеседовать…
— Извините, Александр Борисович, но я должна сразу предупредить вас, что ничего не знаю про дела мужа. Он мне никогда ничего не рассказывал. Боюсь, что я ничем не смогу вам помочь.
Турецкий поиграл желваками.
— Уверен, что это так, — сказал он наконец. — Но, может быть, вы слышали какой-нибудь телефонный разговор, который показался вам странным? Или он сам о чем-то ненароком обмолвился? Вспомните, пожалуйста.