— Но Панин не из тех людей, которых можно загонять в угол, — тихо проговорил Кожухов.
Улыбка Лобанова стала холодной.
— На этот раз ты переоцениваешь Президента, Матвей. Во-первых, я не собираюсь загонять его в угол сразу. Для начала мы предложим ему компромисс. Он добровольно откажется баллотироваться на второй срок, мы проводим его с почестями, сделаем «персональным пенсионером», поставим во главе какого-нибудь фонда. Если же Панин заартачится — мы обнародуем имеющуюся у нас информацию. Обнародуем сразу и везде. — Премьер наклонился к Кожухову: — Для этого ты мне и нужен, Матвей Иванович. Я не доверяю людям со стороны, но я доверяю тем, кого знаю всю жизнь. К тому же мы давали клятву помогать друг другу, помнишь?
— Да. Помню. Но есть и еще кое-что.
— Выкладывай.
— Где гарантия, что Президент не избавится от тебя до выборов? Ты, конечно, сможешь действовать и как свободный политик, но административный ресурс ты потеряешь. Разве не так?
— Интересный вопрос, — быстро проговорил Лобанов. — Но довольно странный для такого умного человека, как ты. Президент пропустил период, когда можно было менять правительство, теперь он находится в ситуации предвыборной, когда рисковать уже нельзя. Он вынужден смириться с моим существованием, вот и все.
Кожухов кивнул:
— Это приходило мне в голову.
— Рад за тебя. Вот взгляни-ка, что пишут обо мне твои коллеги.
Лобанов взял со столика раскрытый журнал с выделенным красным фломастером абзацем и подал его Матвею Ивановичу.
Матвей Иванович стал читать:
«Учитывая нынешний объем полномочий, возможностей, связей Лобанова, его аппаратный опыт, его отношения с олигархами и контакты на Западе — он вполне может стать настоящим, обладающим всеми преимуществами должности президентом России, оставаясь фактическим главой ее правительства».
— В наше время, кто владеет информацией, тот владеет миром, — веско произнес Лобанов. — А информационное поле принадлежит нам.
«Нам», — мысленно повторил Кожухов, и его сердце взволнованно затрепетало.
— Хорошо, — сказал Матвей Иванович. — Я согласен.
Через полчаса, когда Лобанов и Шаховской остались одни, между ними произошел следующий разговор.
— Как думаешь, не сдаст? — устало спросил Лобанов.
— Матвей-то? — Шаховской покачал головой: — Не думаю. Он тщеславен и амбициозен. К тому же большой авантюрист по натуре. Вариант стопроцентный.
— Тщеславен, говоришь? — Лобанов усмехнулся. — А как же принципы? Он ведь все-таки из диссидентов… К тому же, насколько я помню, он был очень романтичным и восторженным юношей.
— Диссидентство Матвея Кожухова — это театр одного актера, — объяснил Шаховской. — Все эти годы я внимательно следил за его карьерой. Поверь мне, Алексей: настоящий Мотя — большой прохвост Ради славы и власти он мать родную продаст.
— Власти, говоришь?
Шаховской кивнул:
— Ну да. В смысле — «властвовать над умами». Уверяю тебя, этот парень, когда видит свою физиономию в телевизоре, готов мурлыкать от удовольствия. И температура у него при этом градуса на два повышается.
Некоторое время Лобанов молча размышлял. Шаховской не мешал ему думать, он сидел неподвижно, изредка бросая на друга быстрые, внимательные взгляды. Наконец Лобанов спросил:
— С кем еще ты успел переговорить за эти дни?
— Практически со всеми, — ответил банкир. — Благодаря «Университетскому проспекту» у нас в руках большая сила.
— Отлично, — похвалил Лобанов. — Сейчас главная задача — консолидировать силы. И… — Тут Лобанов на секунду замялся. — Хорошо бы устроить что-то вроде круговой поруки.
— Если ты в буквальном смысле, то боюсь, что это невозможно. Но если ты имеешь в виду — связать всех общим делом, объединить их в пределах одной структуры и чтобы у каждого в этой структуре было свое место, то эта идея кажется мне вполне здравой.
— Именно это я и имел в виду, — кивнул Лобанов. — Ты ведь понимаешь, Лев Иосифович, насколько сложно будет осуществить эту идею? Двадцать лет назад мы были почти детьми, тогда затея объединиться в тайное общество казалась нам веселой авантюрой, этаким приключением в духе Тома Сойера. Но сейчас все мы выросли и играем в другие игры. Ставки здесь намного выше.
— Да, — согласился Шаховской. — Но потому-то и играть стало интересней.
Шаховской поднялся с кресла и подошел к окну. Какое-то время он смотрел в окно, выдерживая паузу и явственно, и не без удовольствия) ощущая у себя на затылке нетерпеливый взгляд Лобанова, затем обернулся и сказал громко, четко: