Долгие годы он жил какой-то неистовой, животной жизнью, главной целью в которой было во что бы то ни стало выжить, стать победителем в подковерной борьбе и подняться выше своих соперников. Но вскоре все это должно было кончиться. Либо он поднимется на вершину, на которой не останется места интригам и мелочному сведению счетов, либо стремительно скатится вниз, и тогда уже его ничто не будет волновать… кроме ульев и фруктовых деревьев.
«Ради чего я все это делаю? — спросил Лобанов свое отражение. Ради России? Или ради собственных шкурных амбиций? — Поперек широкого лба премьера, между ровными черными бровями, прорезались две глубокие морщины. — Ради России, — сказал он себе, — только ради России. Амбиции здесь ни при чем. Ну… или почти ни при чем. Все остальное для меня давно уже перестало иметь значение. Только Россия и…»
Перед глазами у премьера встало лицо жены — серьезное, сосредоточенное, немного грустное, чуть усталое. Лобанов посмотрел в зеркало и кивнул — да, и ради нее.
Когда через несколько минут премьер вошел в столовую, в лице его не было ни тени тревоги, серые глаза смотрели весело и уверенно.
Президент Панин был невысок, гораздо ниже советника Глебовского, однако в спокойном взгляде его небольших серых глаз было что-то такое, отчего всем (включая и Глебовского) хотелось съежиться, стать незаметными или уж по крайней мере не торчать орясинами посреди президентского кабинета.
— Проходите, Олег Егорович, — пригласил советника Панин, сделав короткий энергичный жест рукой.
Глебовский кивнул, прошел к столу и сел в мягкое кресло. Президент посмотрел на его смуглое, окаймленное седыми бачками лицо и улыбнулся:
— Всегда удивлялся, как это вам удается сохранять такое добродушное выражение? Посмотришь на вас, и словно нет в мире несчастий и проблем.
— О да, — улыбнулся в ответ Глебовский. — Это пока я не раскрою рот.
Глебовский закинул ногу на ногу и поправил очки.
— Ну, как наши дела? — спросил Президент.
— Дела нормальные, Вадим Вадимович. Иначе и быть не может.
— Вы внесли изменения в концепцию предвыборной кампании?
Прежде чем заговорить, Глебовский посмотрел на Президента поверх очков в модной оправе, затем поправил их и откашлялся в кулак:
— Дела, как я сказал, идут нормально, концепция готова. Однако я напросился на эту аудиенцию не для того, чтобы говорить о концепции.
Панин слегка склонил голову набок:
— Вот как? О чем же тогда вы хотели поговорить?
— Об одном из ваших возможных конкурентов на предстоящих выборах. — Глебовский выдержал паузу и добавил: — Вы, конечно, уже догадались, о ком пойдет речь?
— Может быть, — с легкой усмешкой ответил Панин. — Но лучше вы озвучьте имя сами, чтобы я не попал впросак.
— Премьер-министр Лобанов, — сказал Глебовский. — Насколько мне стало известно, в последние дни он развернул активную деятельность по возобновлению и упрочению контактов с влиятельными людьми России. Рычаги давления на них традицион-ны. Лобанов наверняка обещает каждому из них куски власти и куски собственности. Кто-то станет министром, а кто-то владельцем нефтяной компании. От такого предложения очень трудно отказаться.
Глебовский замолчал и стал смотреть на Президента, стараясь понять, о чем тот думает. Впрочем, понимать тут. особо было нечего. Глебовский был уверен, что за несколько лет работы с Паниным изучил его настолько, что может предсказать реакцию Президента на любой вопрос и на любую ситуацию. Иногда ему даже казалось, что Панин — не живой человек, а литературный персонаж, плод его творческого воображения. А если это так, то главное — не лениться и развивать действие литературного произведения по своему замыслу, иначе персонаж может заскучать и, почувствовав, что на какое-то время он предоставлен самому себе, наломать дров.
И еще одно правило установил для себя Глебовский: никогда не перечить Президенту в открытую, а любую идею преподносить так, чтобы Панин считал, что идея эта пришла ему в голову независимо от советника, а он, Глебовский, лишь подтвердил ее целесообразность. Правда, в последнее время это получалось все хуже и хуже. Президент становился все упрямее и упрямее. «Все-таки власть действует на людей развращающе», — не раз думал Глебовский. «А иногда и отупляюще», — добавлял он, глядя на то, как Президент впадает в глубокую задумчивость над какой-нибудь пустяковой бумажкой, которую только и нужно подмахнуть размашистой подписью.