Когда она рассказывала в группе об очередном кулинарном шедевре, сотворенном мужем, упуская, естественно, те слова, что были ей при этом сказаны, все подружки вздыхали и в один голос заявляли:
– Ох, и счастливая ты, Сашка! Повезло тебе с мужем!
Она мило улыбалась, пряча за улыбкой боль. Она терпела, потому что понимала: долго это не продлится. Она бы ушла первая, но уходить ей было некуда, не в мамину же однокомнатную квартирку! К тому же мама и сама была еще достаточно молодой симпатичной женщиной и вполне могла устроить свою судьбу, ведь, несмотря на ее чопорный вид и безнадежные платья, вокруг нее всегда увивались мужчины. Она и сама помнит парочку вполне приличных лиц. И мешать матери ей категорически не хотелось.
Итак, уходить было некуда, и она с напряжением ждала, когда же уйдет Юрий. Она и хотела, и боялась этого. Хотела потому, что тогда прекратятся изощренные оскорбления, на которые он был великий мастак, и она сможет, наконец, уважать себя, или, по крайней мере, попытается. А боялась потому, что, несмотря на все выливаемые на ее голову гадости, любила своего равнодушного мужа и с ужасом следила за его сальными взглядами, направленными на других женщин.
Изменять он ей не изменял, это она чувствовала, но ждала измены каждый божий день. Женщин кругом полно, и все они вполне доступны, стоило мужчине приложить самый минимум усилий. Тем более такому красавцу, как Юрий. Он специально изображал из себя этакого крутого мачо, которому дела нет до существования глупых баб.
Именно это нарочитое равнодушие и привлекало к нему внимание всех знакомых женщин. Хотя он и не скрывал, что женат, но говорил о наличии жены и дочери с таким холодным безразличием, что любая дамочка сразу понимала, что они для него вовсе не препятствие. Каждая по мере сил пыталась хоть на самую малость завладеть если не его сердцем, то хотя бы вниманием. А может, всё это просто казалось Саше, измученной безответной любовью?
Она до сих пор не знала, как ей относиться к собственному легкомыслию в ту ночь, когда была зачата дочь. Конечно, она не предполагала, что Юрий проявит такую настойчивость, тогда это для нее было внове, но всё равно могла бы быть потверже. Хотя она и говорила ему «нет», но таким неуверенным голосом, что он принял его за согласие.
К тому же полянка в городском парке была вовсе не подходящим местом для потери девственности. Почему она, не такая уж глупая и довольно хорошо разбирающаяся в мужской физиологии, так легко дала себя обольстить? Она до сих пор помнила его настойчивый шепот и тяжелое дыхание, страстные ласки, от которых невозможно было уклониться. Почему? Влюбилась глупо и безоглядно и решила, что он отвечает ей тем же?
Но даже в минуты наивысшего сексуального удовольствия он ни слова не говорил ей о любви. Ни тогда, ни потом. Это она была вынуждена бороться со своими чувствами, скрывать их, как чернота ночи скрывает блеск любимых глаз.
Порой ей так хотелось запустить пальцы в его густые волосы и сказать что-нибудь пусть глупое, но очень ласковое. Нежность переливалась из груди, затопляя всё вокруг и останавливалась, споткнувшись о неодобрительный изгиб его губ. Она попыталась перенести эту невостребованную нежность на дочь, и ей это почти удалось.
Правда, она заработала от него еще одно прозвище – шальная мамочка. Но это была такая малость на фоне всех других неприятностей, что она не обращала на нее внимание.
Под насмешливым взглядом мужа вытащила из шкафа свой плащ. Он так неприязненно следил за каждым ее движением, что она не сразу смогла попасть в рукава и пуговицы застегнула лишь с третьей попытки. В глазах Юрия ясно читалось: —Неуклюжая корова!
Подхватив дочь на руки, отец строго наказал ей сидеть смирно, и спустился вниз. Саша молча шла следом. Она всегда находилась позади, как покорная восточная женщина, Юрий не любил, когда она шла рядом. Не считал ее себе ровней?
Передав девочку матери, он вытащил из кармана пульт, отключил сигнализацию у стоявшей у подъезда Тойоты, открыл дверцу. Усадив Анюту в детское кресло на заднем сиденье, Саша села рядом с ней и пустым взглядом посмотрела по сторонам. Ехать к свекрови совершенно не хотелось. Нелюбовь Ларисы Львовны к невестке была такой же зримой и осязаемой, как презрение Юрия.
Единственный, кому она нравилась в семье мужа, был Евгений Георгиевич. Он любил внучку и не считал ее мать преступницей. Лариса Львовна, наоборот, была уверена, что она женила на себе ее сыночка бесчестным обманом, и что она, такая неумеха, не имеет права дышать с ним одним воздухом. Она даже внучку звала не по имени, а только «девочка».