Наверное, именно тогда и превратился Грицко в Мангуста, хотя прозвали его так больше, чем столетие спустя. Соседа он трогать не стал, рассудив, что если уничтожит его, то сам превратится в черного колдуна, и вручил его судьбу в руки Господа, не забыв, правда, устроить так чтобы он и думать забыл об отцовской земле. Зато разыскал львовского чародея и в результате скоротечной, но яростной невидимой схватки у того перестало биться сердце.
Григорий вместе с заботами о немалом хозяйстве отказался от своей доли наследства в пользу старших братьев, и снова уехал в Киев. Случившаяся трагедия полностью раскрыла и даже обострила его способности. Осознав это, он ушел из школы и занялся самообразованием. Теперь он проводил все свободное время в библиотеке, проглатывая по книге за вечер, а в выходные и по две. Упор он делал на юриспруденцию, и все прочитанное без особых усилий откладывалось в его бездонной памяти.
В тот же год он сдал экстерном выпускные экзамены в Киевском университете и самым молодым из соискателей получил диплом юриста. С этим дипломом Григорий отправился в губернское полицейское управление, где написал прошение о приеме на службу, но из-за молодости получил от ворот поворот. Обидевшись на киевских чиновников, он уехал в Екатеринодар и три года служил там помощником нотариуса. А когда Григорию исполнился двадцать один год, он был, наконец, принят на полицейскую службу и направлен бороться с преступностью в печально известный своими жиганами город Ростов-на-Дону.
Этим и занимался он по мере своих сил до самой революции, став участковым приставом и штабс-капитаном полиции. Особое внимание он уделял преступникам со способностями. Благодаря его деятельности, в городе стало неуютно всякой нечисти, а самым зловредным, кого он уличил в особо страшных и богомерзких делах, пришлось уйти туда, откуда не возвращаются.
Со временем ему, по годам давно уже зрелому мужчине, пришлось прибегать к маскировке, чтобы не смущать умы своим до неприличия молодым видом. Он отпустил закрывающие половину лица старомодные бакенбарды и огромные пышные усы, по которым его безошибочно узнавал весь город.
Все это время Григорий без устали подыскивал единомышленника среди колдунов, не запятнавших себя связями с врагом рода человеческого, понимая, что в одиночку ему не справиться. Однако ни в ком из них он не увидел того огня ненависти, что горел у него в груди, и без которого не могло идти и речи ни о какой борьбе. Так он сражался в одиночку до самого семнадцатого года, пока кровавые события не показали, что он не рассмотрел, упустил главного врага, исподволь захватившего власть в стране.
Но Григорий не уехал из России, хоть жить в ней стало опасно. Он менял города, фамилии, внешность, и ни на минуту не прекращал своей борьбы. За ним по стране шел невидимый мор черных колдунов, почти поголовно полезших в комиссары и чекисты, но в одиночку Григорий не мог поспеть везде. А потом, в начале тридцатых годов, он почувствовал какой-то глубинный сдвиг и понял, что времена меняются. Возрождающаяся в новых, уродливых формах Российская империя с кровью, мясом и стонами выдирала из своего многострадального тела смертельные опухоли. Один за другим, без всякой помощи со стороны Григория, исчезали оседлавшие хребет страны черные маги. Но уходили они не просто так, а утаскивали вслед за собой тысячи и тысячи не только обманутых ими помощников, но и совсем уж ни в чем не повинных людей. Григорий сам чудом выскочил из этих чудовищных и безжалостных жерновов.
Эта кровавая мясорубка крутилась долго, то уменьшая обороты, то снова наращивая. Потом были четыре года войны, которые Григорий провел под чужим именем в армейской разведке, ходил старшим группы за линию фронта. К маю сорок пятого боевые ордена не умещались у него на груди, но одновременно Григорий почувствовал повышенное внимание к себе одного неприятного типа из контрразведки, что-то заподозрившего в чрезмерной удачливости лихого разведчика. Попытка воздействовать на него не увенчалась успехом, этот майор никак не хотел подчиняться его воле. И Григорию пришлось в очередной раз исчезнуть, растворившись в переполненном войсками Берлине.
К этому времени в результате долгих наблюдений и размышлений он пришел к выводу, что существует какая-то неизвестная ему сила, влияющая на ход событий. Кто-то исподволь, незаметно направлял верховную власть, олицетворяемую в то время одним человеком, в нужную для себя сторону. Иногда вектор этой направленности устраивал Григория, иногда он был категорически против, но сделать ни в том, ни в другом случае ничего не мог. Сам он не раз предпринимал попытки выйти на высший уровень, и до войны, и после нее, но все подступы оказались так плотно перекрыты, что не помогло даже чрезвычайное напряжение всех сил и способностей.
Зато в тысяча девятьсот сорок восьмом году Григорию улыбнулась удача - у него, наконец, появился единомышленник и соратник, Игнат Архангельский. Тогда Игнату едва исполнилось четырнадцать и ему пришлось пережить страшную трагедию. Он жил в маленьком городке на берегу Волхова, где в чудом сохранившейся старинной церкви служил священником его отец. Мать Игната умерла при родах, и они с отцом остались единственными близкими друг другу людьми. Однажды, дождливым октябрьским вечером, когда закончилась служба, Игнат пораньше ушел из церкви домой - он всегда помогал отцу в храме, стойко перенося издевательства сверстников-комсомольцев, считавших веру в Бога разновидностью психического заболевания, чем-то сродни шизофрении, - а отец остался по какой-то надобности, пообещав скоро прийти.
Паренек давно уже приготовил ужин на двоих, переделал все домашние дела, а отца все не было. Глубокой ночью, мучимый тяжелым предчувствием, он снова отправился в церковь. То, что он там увидел, могло надломить психику даже взрослого мужчины. Изрубленное на куски распятие валялось на полу, а на его месте вниз головой висело тело священника с перерезанным горлом.
До этого Игнат рос совершенно обычным парнем и даже не подозревал, что в нем может быть что-то выходящее за пределы нормы, не такое, как у других. Но в тот момент, когда он увидел стекающие из страшной раны капли крови, в голове у него будто взорвалась ослепительная молния, и он стал воспринимать мир по-другому.
Милиция быстро нашла убийц, которыми оказались два потерявших от водки человеческий облик уголовника. Взяли их, когда они пытались продать украденные в храме подсвечники и серебряные оклады от драгоценных древних икон (сами иконы так никогда и не нашли). Их обвинили в убийстве священника, и дело на этом было закрыто. Но Игнат так не считал. Когда ему показали задержанных, чтобы выяснить, не видел ли он их раньше, и он заглянул им в глаза, перед его взглядом прошла вся картина страшного ритуала. Уголовники лишь тупо исполняли приказы, а руководил всем сухонький старичок с огромными сросшимися седыми бровями. Именно по этим бровям и узнал Игнат жившего на окраине городка деда Михея, которого боялась вся детвора и к которому, крестясь украдкой и настороженно оглядываясь, бегали со всего городка и даже приезжали из Ленинграда женщины с просьбой приворожить любимого, или наслать порчу на злую разлучницу.
Дед Михей был очень стар, чувствовал приближение конца, и из-за этого возненавидел весь свет. Может быть, у него от старости что-то перемкнуло в сознании, или ему на самом деле было видение от самого сатаны, но он вбил себе в голову, что продлить его жизнь может кровь православного священника, добытая в освященном храме. Именно потому, что Михей собрал кровь в ведро, под телом жертвы ее оказалось очень мало, что удивило милицию, но не направило ее на верный путь.
Зато Игнат знал, как ему следует поступить. Назавтра после того, как ему стали известны обстоятельства убийства, он нанес визит Михею, а еще через день старика нашли в собственном доме уже остывшим, с выпученными глазами и выражением ужаса на лице. Матрас, под ним оказался набит полуистлевшими, провонявшими потом и мочой бумажными деньгами, большей частью давно вышедшими из употребления ассигнациями первых послереволюционных лет и даже казначейскими билетами Российской империи.