Теперь слухи о Гриме Галмодовиче, знавшем, что такое зона, не понаслышке, обрели ещё более интересные очертания. Он уже был вором, насильником, пусть и исключительно в её воспалённом воображении, а теперь становился ещё и полноправным соисполнителем в деле по изготовлению порнографических материалов. Как же ей повезло связаться с таким честным человеком, думала Эовин, как же обрадуется её семья, если узнает. Умница, красавица, выпускница юрфака на страже закона и справедливости и не очень молодой, не очень красивый мужчина с весьма сомнительным прошлым.
И всё же ей нравилось ютиться с ним в маленькой кухне за завтраком, узнавать какие-то странные, тайные подробности из его жизни, хихикать и даже откровенно смеяться из-за них и чувствовать, что это нормально, смотреть на него вот такого, в футболке и трико, с криво убранными волосами, засыпающего на ходу.
— И что прикажешь с тобой делать? — по-доброму ухмыльнулась она, подперев кулаком подбородок.
— Казнить или помиловать, — просто ответил он и слегка улыбнулся, уже понимая, какой выбор она сделала.
========== Часть 6. Этому столику больше не наливать ==========
На дворе стоял конец марта, и Эовин всё ещё сочиняла ложь про подруг. Встречайся она с кем-нибудь, хоть сколько-то похожим на Игоря, призналась бы сразу. Игорёк был хорошим, не казанова какой-нибудь, скорее, этакий «эх, Вася, Вася», которому город голову вскружил, и спустя полтора года она с чистой совестью его простила. Но Грима от Игоря был далёк. Эомер и Теодред его не переваривали, и это было взаимно. Дядя, правда, им проникся, но от этого представить его реакцию было ещё страшнее. Всё-таки в новогоднюю ночь он посылал их вместе для того, чтобы Грима в случае чего смог защитить её от посягательств всяких пьяниц, а не сам становился тем самым пьяницей, который будет на неё посягать.
С одной стороны была семья, с другой — отношения, от которых Эовин из принципа и врождённого упрямства отказываться не собиралась. Где-то посередине болталась она сама, одинокая в своей лжи и разрываемая на части мыслями о том, как её семья обрадуется Гриме и как Грима обрадуется фингалу под глазом, который неминуемо появится, стоит им перестать скрываться. Но пока всё было мирно. Она честно ставила своих в известность, что не будет ночевать дома, что находится в полной безопасности, что телефон у неё всегда под рукой, и потому совесть её почти не мучила.
Так было ровно до того злополучного дня. Казалось бы, суббота, на улице светило солнышко, птички пели, полусонные пчёлки жужжали, природа просыпалась, и вообще всё было замечательно. Но просыпалась не одна только природа, не только птички и пчёлки, но ещё и подозрительность.
— Ты что, курил в квартире? — вместо положенного «доброго утра» Эовин поморщилась и сонно потёрла глаза. В гостиной пахло так, словно в комнате выкурили по меньшей мере целую пачку. Собственно, эта самая пачка и валялась, смятая, на краю журнального столика, а рядом с Гримой лежала новая, и он уже успел её почать.
— Ты проспала пятнадцать часов. И это уже не в первый раз, — заядлый курильщик казался обеспокоенным, нервным, каким-то чересчур бледным, даже для самого себя, зажатым, хоть и сидел на собственном диване в собственной же квартире, и у Эовин закрались смутные подозрения, что всё то время, пока она тихо-мирно посапывала в подушку, он гуглил причины такого долгого сна. И догуглился.
— Забей, переутомление. У меня уже было такое. Много ела, много спала, просто нужно отдохнуть.
— Со здоровьем шутить нельзя, — начал он ей втолковывать как маленькой. — А вдруг с щитовидкой что-то? Или с нервами? Или, не дай бог…
— Со мной всё нормально, — Эовин быстро перебила его и плюхнулась рядом, расплывшись в широченной улыбке и будто доказывая, что она пышет здоровьем. — Я прекрасно себя чувствую.
— Ну да, и засыпаешь на ходу, — кивнув, Грима потянулся слегка подрагивающей рукой за сигаретами, но Эовин оказалась быстрее — в следующий миг она уже прятала пачку за спиной, с хитрецой щуря глаза.
— Курить, между прочим, тоже вредно. А у меня просто переутомление,
— От чего? Что-то я не слышал, чтобы твой отдел завалило работой или чтобы дома у тебя обстановка была напряжённой.
— А раз не переутомление, то я обязательно помираю, да? — Эовин не выдержала и сорвалась. Улыбка исчезла, сменившись выражением крайней степени раздражения. — Щитовидка, нервы. Ты ещё скажи, что я залетела.
Недовольный прищур Гримы мгновенно испарился, его взгляд забегал по её лицу так, словно он видел её впервые. За три года работы и общения с ним Эовин знала, что так быстро его глаза бегают только тогда, когда он что-то считает, а калькулятора под рукой нет. Обычно она не обращала на это особого внимания — привычка, всякое бывает, но сейчас его мечущийся взгляд беспокоил её.
— А у тебя месячные давно были?
— Извращенец, — скрестив руки на груди в защитном жесте, Эовин надула губы и отвернулась, изображая из себя неженку. На самом же деле она пыталась справиться с внезапно нахлынувшей волной ужаса. По щекам вмиг поползли пунцовые пятна, а по спине пробежали липкие мурашки. О чём о чём, а вот об этом она не думала. И вообще забыла. И не особо страдала. Последние месяцы выдались насыщенными, и за всеми играми в прятки она попросту потерялась во времени и запуталась в событиях.
— Ой-ой-ой, какая запретная тема, как мне совестно, — прекрасно понимая, что её реакция фальшива, он продолжал до неё докапываться. Его вкрадчивый голос проникал в самую душу, снова и снова заставляя думать, вспоминать и переживать от того, что вспоминаться ничего не собиралось. — Сама подумай, мы с тобой встречаемся с середины февраля, и я что-то не припомню…
Не дав ему договорить, Эовин схватила его за руку и наконец обернулась. По всей видимости, она выглядела настолько шокированной и испуганной, что Грима тут же подскочил на ноги, чмокнул её в лоб и, пообещав, что вернётся очень скоро, на всех парах умчался в аптеку. А Эовин так и осталась сидеть на диване, пытаясь успокоиться и найти хоть что-то нормальное в этой ситуации. Про хорошее речи не шло вовсе.
Поначалу не было ничего, кроме шока от осознания, в какой переплёт она попала. И всё же постепенно, снова и снова пробуя эту мысль, разжёвывая её для самой себя, раскладывая по полочкам ответы на элементарнейшие вопросы, Эовин смогла освободиться от сковывавшего ступора и взглянуть на ситуацию чуть более трезво. Она любила детей, любила играть с ними, баловать их, но о том, чтобы завести своего никогда серьёзно не задумывалась. Она попросту не представляла детей в обозримом будущем, всегда задвигая мысли о ребёнке лет на десять вперёд. Однако с материальной точки зрения никаких проблем не было. Да, она жила в доме дяди, но и Теодред с Эомером жили, а им обоим уже за тридцатник перевалило. Просто у них была крепкая семья, и почему бы не жить всем вместе, если дом позволяет, тем более, что Рохановых осталось не так много — всего-то четверо? Сказать, что она жила на деньги дяди, тоже не получалось — у неё было пять процентов акций компании, более того, она в ней работала, а не просто снимала барыши. Поэтому особого стыда и угрызений совести от того, чтобы принести в подоле, она не испытывала. Мысль об аборте появилась где-то на задворках сознания, но Эовин от неё тут же отмахнулась. Её учили с трудностями бороться, а не убегать от них. Несомненно, у кого-то возникали ситуации, когда именно избавление от ребёнка было своего рода актом борьбы, но в её положении, с её любящей семьёй, которая поддержала бы её в любой ситуации, с её возможностью дать ребёнку всё, в чём он будет нуждаться, это было бы именно бегством, причём самым трусливым.
Придя к какому-никакому, но пониманию ситуации, Эовин провела руками по лицу, будто стирая с щёк невидимые слёзы, и гордо подняла подбородок. Она не сдастся без боя, не из такого теста она слеплена.
Но стоило Гриме вернуться с тремя присватанными фармацевтом коробочками разных цветов, как самообладание тут же покинуло её. Нет, нет и нет, она не готова, она совершенно точно не беременна, разве она, как мать, не должна была что-то почувствовать, что-то заподозрить? Оказалось, не должна была. Все три теста укоризненно косились на неё двумя полосками и чуть ли не вопили: «Ну что, мамка, довела тебя скользкая дорожка пьянства и разврата?»