— Ты понимаешь, что несёшь?
— Эх, невинное дитя города, не знавшее ничего, кроме ремня, — Грима покачал головой, печально улыбаясь, и Эовин поёжилась ещё сильнее. Теперь ей уже казалось, что он всё же перебрал с алкоголем.
— Меня и ремнём не били, — осторожно уточнила она, и тут же оказалась в его объятиях.
— Ты ж моя девочка… — пробормотал он, уложив подбородок ей на макушку и гладя её по волосам. Эовин, быть может, и возмутилась бы, но в ней тоже было много алкоголя. К тому же, на этот раз Грима трогал её не как женщину, а, скорее, как любимого кота — с безграничной теплотой и абсолютно платонической любовью.
— Давай такси закажем и поедем, — предложила она, действительно испугавшись, как бы его не развезло окончательно. Эовин не хотела этого признавать, но такой Грима её пугал. Извращенец нравился ей гораздо меньше, но он был попривычнее. А вот этот любитель объятий казался слишком странным.
— Давай. Только сначала покурим, — Грима наконец отпустил её, а Эовин очень удивилась. Когда это она пропустила новость, что Грима Галмодович курит? Дяде бы это точно не понравилось.
Она вызвала такси, он оплатил заказ. Официант предупредил их, что забрать недопитую бутылку они не смогут, и Эовин проводила уносимое на подносе виски тоскливым взглядом, но тут же решила, что раз платит не она, то и горевать нечего. В конце концов, она же не алкоголик, чтобы расстраиваться из-за спиртного. И всё же в глубине души ей было жалко, что те оставшиеся две трети они так и не выпили.
На улице было холодно, ужасно холодно. Казалось, ещё немного, и она отморозит себе нос. Грима закуривал уже в третий раз, как будто пытался нагнать то, что пропустил за весь день воздержания. Руки у него были почти белыми, но он упорно держал сигарету. Возможно, потому и держал, что пальцы уже замёрзли в этой хватке. Он глядел на небо каким-то слишком умудрённым взглядом, а она исподтишка глядела на него, пытаясь понять, о чём можно думать, просто смотря вверх. Ответ не заставил себя долго ждать.
— Снизу звёздочки кажутся маленькими-маленькими. Но стоит только взять телескоп и посмотреть вооружённым глазом, то мы уже видим две звёздочки, три звёздочки, четыре звёздочки…
— Но лучше, конечно, пять звёздочек, — закончила она за него на автомате. Мысли о недопитом виски вернулись. Пора завязывать с выпивкой, подумала Эовин, вот сразу после Рождества и завяжу, возьму и завяжу.
Такси подъехало только через десять минут после глубокомысленного разговора о звёздочках. К этому моменту Эовин, уверенная, что едет в клуб, а не в караоке-бар на окраине города и потому надевшая платье и колготки, почти смирилась с тем, что в скором времени её ожидает цистит. Вернее, это она может ожидать его. Грима же с таким количеством выкуренных сигарет мог ожидать рак лёгких и всю ту остальную жуть, которую печатают на пачках. Он остановился на четвёртой и после стал по привычке закидываться тик-таком, пытаясь отбить запах, чтобы никто не догадался о его вредных пристрастиях.
— С Новым годом! Куда едем? — задорно спросил водитель, будто нисколечко не был расстроен тем, что его смена пришлась на новогоднюю ночь.
— Домой, — отрешённо пробормотал Грима.
— И вас с наступившим Новым годом! — счастливо улыбнулась Эовин и откинулась на спинку сиденья.
Ехали, как ни странно, молча. Водитель, производивший впечатление человека, любившего поболтать, был тих и не мешал раскинувшемуся на заднем сиденье лежбищу тюленей. Разморенный теплом машины, Грима прижался лбом к окну и в толстой куртке был похож как раз на вот такое ленивое и сонное создание. На счёт себя Эовин иллюзий тоже не питала. Постепенно её и вовсе начало клонить в дрёму, и, возможно, она бы так и заснула, если бы Грима внезапно не начал напевать себе под нос.
— Такси, такси, вези, вези, вдоль ночных домов, мимо чьих-то снов. Такси, такси, хочу в такси я тебя обнять и поцеловать.
И в этот самый момент Эовин поняла, что всё её самообладание, все её отрицательные эмоции по отношению к этому человеку рушатся с неумолимой силой. После пары выпитых рюмок он перестал казаться противным, как прежде, а теперь, когда она увидела, с какой нежностью он может на неё смотреть, побывала на месте кота в его объятиях, услышала неподдельную печаль в его голосе, что-то в ней надломилось.
— Ой, да пошло оно всё лесом…
С этими словами Эовин оседлала колени Гримы и поцеловала его в губы. В конце концов, новогодняя ночь — время исполнения желаний, так почему бы ей не исполнить его, раз уж теперь эта мысль не кажется ей неприятной, а совсем наоборот?
У него были желтоватые зубы, испорченные сигаретами, и она была единственным человеком, кто знал об этом. Его дыхание пахло табаком, алкоголем и мятой. Губы были тонкими, шершавыми, но мягкими и податливыми, а мужские ладони сквозь толстый слой пуховика едва ощутимо прикасались к её ягодицам, поддерживая. Это не любовь, думала она, невозможно полюбить человека за пару часов беседы, да ещё и в подпитии. Но ей было очень хорошо, и ничто, ничто не могло нарушить её покой в этот момент.
— Э-э-э, Николаев и Королёва, а ну, отлипли друг от друга!
Или всё же могло. Эовин прервала поцелуй и сокрушённо уткнулась Гриме в плечо. Он погладил её по голове и нежно поцеловал в висок.
— Слезай, не нервируй водителя, — грустно пробормотал Грима, помогая ей перебраться с его колен на сиденье. Обратный путь был менее привлекательным, а потому и менее прытким, но в итоге, распутав клубок из собственных ног, Эовин села и вновь откинула голову назад, глядя на Гриму с лёгкой, немного пьяной улыбкой. Так же и он смотрел на неё, и от этого взгляда сердце у неё сжалось, и она решила, что ехать домой и заканчивать эту ночь ей ещё рановато.
— А мы можем поменять маршрут? — громко спросила она водителя. Тот лишь усмехнулся.
— Любой каприз за ваши деньги.
========== Часть 3. Шампанское вместо обезболивающего ==========
Часы в больнице почему-то не тикали. Время словно застыло. Казалось, должен был пройти как минимум час, а на деле пятнадцать минут — и только. Врач уверял, что таких экстремалов, как они, в новогоднюю ночь пруд пруди, и одного такого же, как и её спутник, уже доставили, так что им вдвоём в палате будет о чём поговорить. Может быть, оно и так, и для Гримы компания нашлась, но Эовин была совершенно одна, разве что бедняжка медсестра в регистратуре слонялась в поле зрения, зевая и заваривая уже третью чашку кофе.
Голова начинала ныть, и боль грозила разрастись до стадии «морфия мне, морфия». Пить надо меньше, надо меньше пить. Возможно, она бы смогла немного подремать — жёсткие сиденья металлических скамеек после двадцати четырёх часов на ногах и всего спиртного казались вполне удобными. А вот зато Гриму, из-за прихоти которого она вскочила ни свет ни заря, потому что, видите ли, у него подведение итогов года и презентация в семьдесят три слайда с анимацией, сейчас точно ничего не волновало: спал себе под наркозом, пока другие колдовали, и ни о чём не думал.
Эовин же заснуть никак не могла. Во-первых, хоть и прошло всего ничего, она прислушивалась к стуку дверей и ждала хирурга с новостями. Во-вторых, спать при сонной медсестре казалось очень некрасивым. И, наконец, в-третьих, нужно было придумать легенду для дяди и, что самое главное, для Эомера с Теодредом. Теоден при должном упорстве поверил бы и в «поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся, бинты». Вернее, у него просто хватило бы ума не задавать вопросов, на которые он не хочет получить ответ. Но вот братья… Правду не скажешь, но и ложь не придумывалась ни в какую. Сказать, что поднял тяжесть и грыжу заработал? Убедительно, но она тогда почему здесь? Не смертельно же, проводила и ладно, зачем сидеть и ждать новостей доктора, будто Грима ей чуть ли не родной?
Хороший вопрос. Такой же хороший, как и зачем ей сидеть сейчас. Ведь сейчас тоже ничего смертельного не произошло. По заверениям врача месяц отлежится — и будет как новенький. Да и в палату её сейчас не пустят.