Уочмен сел на длинный плоский валун у зарослей кустарника. Дессима, поколебавшись, осторожно примостилась рядом.
— Вопрос, который я хотел обсудить с тобой, — начал Уочмен, — касается этого твоего Левого Движения…
Глаза Дессимы вылезли из орбит.
— Это тебя так удивило? — полюбопытствовал Уочмен.
— Еще бы! Трудно предположить, что у тебя могло вызвать интерес к Левому Движению…
— Меня ничего в нем заинтересовать не может, — заметил Уочмен, — и строго говоря, милая Десси, оно, это движение, меня и не интересует… Но… Я хочу задать тебе два вопроса. Если ты не захочешь на них отвечать — так и скажи.
Уочмен прокашлялся и протянул руку в сторону:
— Итак, учитывая мнение общества и свидетелей…
— Милый мой, — прервала его Дессима со слабой улыбкой, — не хочешь ли ты сказать, что эта зеленая лужайка — судебный зал, а кусты — ложа свидетелей… У тебя такое выражение, словно ты намерен начать против меня тяжбу.
— Ну, это твоя вольная интерпретация… Итак, если мы говорим о грезах летней ночи, Дессима, то…
— Но мы вовсе не говорим об этих грезах, — с улыбкой возразила девушка. — Уж лучше продолжайте свой только что начатый допрос свидетелей, мистер Уочмен.
— Хорошо, миледи… Итак, первый вопрос: является ли эта организация — общество, клуб, движение или что еще — инкорпорированной компанией?
— Господи, что значит эта белиберда?
— Кроме всего прочего, это означает, что бухгалтерские книги этой организации должен так или сяк смотреть нанятый аудитор. Так кто его нанимает?
— Господи, нет… Движение просто расширялось само по себе, главным образом за счет усилий Билла Помроя и моих стараний…
— Так я и думал. У вас есть список членов?
— Триста сорок пять человек! — гордо отвечала Дессима.
— А каковы членские взносы?
— Десять шиллингов. Может быть, ты хочешь к нам примкнуть?
— А кто собирает эти десять шиллингов?
— Казначей.
— Ага, казначей и секретарь… Мистер Легг?
— Да. К чему ты гнешь? Кстати, чего это ты добивался прошлым вечером, когда приставал к Бобу Леггу?
— Обожди. А через его руки проходят еще какие-нибудь деньги, кроме членских взносов?
— Не понимаю, почему это я должна все это тебе рассказывать, — пожала плечами Дессима.
— Ты должна понимать, что я желаю тебе только хорошего… И кроме того, Десси, этот наш разговор будет сугубо конфиденциальным, конечно.
— Ну ладно, — согласилась она нехотя. — Мы сумели выжать деньги из разных источников. Мы решили завести отдельные бухгалтерские книги по этим поступлениям — от испанских, чешских и австрийских эмигрантов… Потом еще — фонд борьбы и так далее…
— Понятно. Но все же каковы суммы? Например, сотни три фунтов стерлингов в год?
— Ну, что-то в этом роде… Примерно. У нас есть щедрые спонсоры.
— Тогда послушай меня, Десси. Ты когда-нибудь занималась рекомендациями этого Легга? То есть проверяла их?
— Я? Я нет… Но он выглядит очень достойно.
— И он занимается этим уже десять месяцев, так?
— Да. Но дело в том, что он болен. У него какая-то болезнь — кажется, туберкулез — и еще тугоухость. Но он был с самого начала очень щедр и внес членские взносы…
— Можно я тебе дам совет? Проведите свои бухгалтерские книги через аудитора.
— Да ты не знаешь Боба Легга! Иначе ты не стал бы бросаться такими обвинениями…
— Я еще никого не обвиняю, я просто советую сделать проверку вашей бухгалтерии.
— Но ведь ты намекаешь…
— …что тебе надо быть более деловой, — заметил Уочмен. — Вот и все.
— Ты знаешь этого человека? Скажи мне!
Последовало долгое молчание, потом Уочмен пробормотал:
— Никого с таким именем я не знал…
— Тогда не понимаю тебя, — пожала плечами Дессима.
— Давай считать, что у меня возникла немотивированная неприязнь к этому парню.
— Это я и так понимаю. Прошлым вечером это было просто очевидно.
— Ну, тогда обдумай мое предложение еще разок… — Уочмен пристально посмотрел на Дессиму и вдруг добавил: — Почему ты никак не выйдешь замуж за Билла Помроя?
Дессима враз побледнела и резко ответила:
— Уж это, извини, мое личное дело…
— Ты встретишься со мной здесь сегодня вечером?
— Нет.
— Неужели я тебе больше совсем не нужен, Десси?