— Пойдем дальше по списку, — устало кивнул Аллейн, выслушав проникновенный монолог Харпера. — Что скажете о молодом Помрое?
— Помрой… — Харпер, тупо моргая, уставился на список. — Билл Помрой говорит, что Уочмен никогда ему не нравился. Он совершенно не скрывает этого. Периш утверждает, что Билл ссорился с Уочменом из-за этого Легга. Не то чтобы у них там случился крутой спор, но ясно, что у Билла вырос зуб на Уочмена.
— А эта, как ее… Как там звать эту девушку? Мисс Мур? Что она?
— Тоже ничего. Водит дружбу с Биллом Помроем. Ее отец фермер, содержит ферму Кэри Эдж. Мать происхождением повыше и все никак не может забыть, что после замужества она, так сказать, опустилась по социальной лестнице. Сама мисс Мур обучалась в Оксфорде, получила хороший диплом. Они с мистером Уочменом немножко спорили на темы политики. Вот и все! Ничего больше.
— Получается пять человек, — заметил Аллейн. — Считая старого Помроя, шесть. Но мы забыли о мисс Виолетте Даррах и об этом старом склочнике, Джордже Нарке.
— Забыли — и ладно, все одно, — махнул рукой Харпер. — Эта Виолетта Даррах — старая дева из Ирландии, которая пытается научиться малевать холсты. Когда все это произошло, она сидела в уголке и строчила письма. Я говорил с ней — она чудачка, причем чертовски смешная. Готова говорить о чем угодно часами. То же самое — этот дурень Джордж Нарк. Он слишком глуп, чтобы быть убийцей.
— А кто из них пока еще в Оттеркомбе?
— Да все они там.
— Боже мой! — воскликнул Аллейн. — Я думал, им всем не терпится поскорее смыться из этого печального местечка!
— С одной стороны, это так, — кивнул Харпер. — Но вот, например, Кьюбитт начал писать серию пейзажей и хочет их закончить. Да еще портрет мистера Периша. А до того — суета с похоронами и поминками. Все это устроили прямо здесь. У покойного не было других близких родственников, кроме Периша, а Периш заявил, что его покойный кузен предпочел бы, чтобы его похоронили в тихой сельской местности. Из Лондона приехали несколько весьма лощеных джентльменов… Венки были потрясающие! Просто шедевры! Так что Кьюбитт все еще рисует, причем не особенно торопится. Хладнокровный он клиент, надо сказать…
— А сколько еще они здесь пробудут?
— Ну, еще недельку, наверное. Приезжали, во всяком случае, на три недели. С момента смерти Уочмена уже прошло две. Отдельный зал в баре пока еще закрыт и запечатан. У самого покойного ничего в карманах не обнаружено. Курил он какие-то привозные египетские сигареты — «Даха» что ли, или как они там… Мы изучили его передвижения здесь. Приехал вечером в четверг и никуда не выходил. В пятницу утром отправился прогуляться — неизвестно куда, — возможно, пошел по тоннелю. В пятницу после ленча поднялся к себе в комнату. Его видела там кухарка миссис Ивз, когда в половине четвертого поднялась к нему закрыть окна и застала его спящим на постели. В четыре часа его видел также Кьюбитт, когда возвращался со своего сеанса рисования на причале. В четверть шестого — или около того — Уочмен спустился в отдельный кабинет бара и находился там все время до самой смерти. Вот и все. Кажется, я ничего не пропустил.
— Я вам полностью доверяю, — сказал Аллейн.
Харпер кисло улыбнулся:
— Вообще-то чистая мистика эта смерть. Я понимаю, что это был не несчастный случай, но доказать ничего не могу. Мне говорят, что Уочмен умер от цианидного отравления, а я отвечаю — тогда покажите мне, кто мог нанести на дротик этот самый цианид? Теперь дальше. Эйб Помрой, когда морил крыс, отливал из бутылочки цианид в китайскую чашечку, и он клянется, что отлил ровно одну полную чашку. А я взял точно такую же посудину и измерил количество жидкости. Оказывается, в бутылке недостает примерно четверти унции от того, сколько в ней должно было бы быть.
— Так-так… — заинтересовался Аллейн. — А сколько времени флакончик с ядом оставался открытым?