— Итак, — сухо сказал Аллейн, обводя глазами компанию, — все вы, вероятно, знаете, что произошло. Между половиной первого и половиной восьмого сегодня кто-то влил яд в графин с шерри, который был предназначен для нас с мистером Фоксом… Вы должны понимать, что мы потребуем полного отчета о всех ваших действиях и передвижениях в этом промежутке времени. Мы с мистером Харпером будем принимать ваши показания там, в приемной. Прошу проходить по очереди. Имейте в виду, что все ваши разговоры между собой будут услышаны констеблем Оутсом, который будет сиднем сидеть с вами, в этой комнате… Ну-с, первым я попрошу к нам мистера Кьюбитта…
Но по ходу допроса Аллейну стало ясно, что дело ему предстоит безумно тягомотное. Снова ни у кого из присутствующих не было абсолютного алиби, то есть в принципе каждый в то или иное время имел физическую возможность капнуть яд в шерри. Конечно, Эйб запер графин в шкафчик, но всем без исключения было прекрасно известно, где он хранит связку ключей.
Кьюбитт сказал, что работал над картиной с двух часов дня до шести, а в шесть вернулся к ужину. Когда Аллейн вошел в бар выпить шерри, Кьюбитт был там, но сразу же вышел, торопясь на встречу с мисс Дессимой Мур на скалах. Другие повторяли свои истории, очень похожие друг на друга, кроме старика Эйба, который простодушно заявил, что все это время просидел в баре, безуспешно пытаясь вчитаться в рекомендованную сыном «левую» газету. Но все в один голос отрицали, что хоть на минуту оставались в одиночестве в помещении бара. В довершение всего сверху привели Легга, который брыкался, как молодой мустанг, и выкрикивал протесты. Его было безумно жаль, и Аллейн, чувствуя подступающую к горлу тошноту, наконец сказал:
— Согласитесь, мистер Легг, мы ведем наше расследование со вчерашнего дня и опросили уже множество людей, но никто еще не возражал против него, во всяком случае, в такой возмутительной форме, как вы. Почему бы это?
Легг молча глядел на Аллейна, бесстрастно, словно слепой. Но его руки работали безостановочно — он то сплетал пальцы, то расплетал, то давал рукам разбежаться по столу, то сцеплял их в крепком пожатии. Потом что-то неразборчиво пробормотал.
— Что вы сказали? — переспросил Аллейн.
— Неважно. Что бы я ни сказал, вы используете это против меня.
Аллейн молча глядел на него.
— Видите ли, — заговорил он наконец, — я должен вас предупредить, что дротик с отпечатками ваших пальцев был послан в Бюро Экспертиз, и сегодня утром мы получили ответ от них… По телефону, разумеется…
Руки Легга двигались, казалось, без всякого на то его желания.
— Итак, их опознали, — продолжал Аллейн, — как принадлежащие Монтегю Тринглу. Монтегю Трингл был осужден на шесть лет за мошенничество, потом срок ему скостили до четырех лет, и он вышел из тюрьмы двадцать шесть месяцев назад… — Аллейн помолчал. Лицо Легга приобрело цвет сухого асфальта. — Вы же понимали, что мы все равно это выясним. Почему же вы не сказали мне об этом сами прошлым вечером?
— Почему? Ах, почему?! — воскликнул Легг. — Вы сами прекрасно знаете почему! Ах, как мило и умно со стороны полиции! Нет, что вы, я ведь хотел доставить вам удовольствие задавать мне вопросы, вопросы, вопросы, и так без конца! Затравить меня, — кричал безумец, — вам ведь это доставляет удовольствие? И кроме того, легко решает ваши собственные проблемы! Еще расскажите всем о моем прошлом — получите дополнительное удовольствие! И у вас еще хватает нахальства мило спрашивать меня, почему это я молчал и не рассказал вам сразу, как пай-мальчик, о своей беде… Бог ты мой!
— Ладно, оставим эту тему. А как вы провели сегодняшний день? — сухим тоном спросил Аллейн.
— Ага, вы снова за свое! — взвыл Легг, чуть не плача. — Вот оно! Все это мерзость, мерзость!
— Ну да, небольшое недоразумение, — заметил Аллейн саркастически.
— Недоразумение! — в жалкой ярости крикнул Легг. — Не надо, не надо так со мной говорить, сэр! Неужели вы не знаете, кто я такой? Знаете ли вы, что до моего несчастья я был крупнейшим финансовым специалистом Англии? Скажу вам прямо, что на свете есть только три человека, которые вполне понимают, что за события произошли при кризисе двадцать девятого года, и среди этих трех — ваш покорный слуга! И если бы я не поверил некоторым титулованным олухам царя небесного, то был бы сейчас в состоянии попросту послать вас, милейший, заниматься своими прямыми обязанностями, а не охотиться за выдающимися подданными Ее Величества! Или я просто бы уволил вас со службы, да еще и присвистнул бы вдогонку: «легавый — жопой слюнявый!»