– Как так? Как, как умер?
– Вот так. Взял – и умер. Он сам так решил.
Октябрина не знала, как смотреть на него, да и стоило ли вообще. Может, надо отвернуться, может, перевести тему или раскашляться, упасть на землю и сделать вид, что погибаешь в муках, чтобы внимание его переместилось с мыслей о брате на что-то другое. Но Арсений как-то особенно спокойно спросил:
– Ты, наверное, не особо понимаешь, да? Я понимаю. Никто не понимает.
Арсений, казалось, хотел сорвать цветок, но стоило ему прикоснуться к стебельку пальцами, – отпустил.
– Когда-то, когда я был еще ребенком, мой брат решил от нас съехать. Ему было восемнадцать, он учился в техникуме, подрабатывал, нашел девушку и решил жить с ней. Мама с папой не были против, даже сказали, что рады. Девушка им нравилась, ее, кажется, звали Олей. Они жили вместе пару месяцев, устраивали вечеринки. А какие там вечеринки могут быть? Ну, самые обычные, как сейчас, только еще хуже. Тогда-то люди не понимали, как всякая дрянь может убивать. Они смотрели по сторонам, видели, как их друзьям весело, как они ищут «проходы в потайные миры», как «расширяют сознание», а когда кто-то умирал, будто внимания не обращали. Тогда вообще многие умирали.
Арсений сложил пальцы ладони и хрустнул стебельком ромашки. Взгляд он так и поднимал к небу.
– Он вышел в окно после посиделки. Наверное, открыл окно, подставил табуретку и вышел. Так-то он был высокий, но вряд ли смог подняться без табуретки. Может, он сказал что-то перед уходом. Может, молчал. Никто не видел, как он это сделал, – все спали.
Холод пронзил ее ноги до костей. В спине покрылся коркой костный мозг.
– Как так? – с шепотом она завалилась на траву рядом с Арсением. – А… а письма? Он не оставил письма?
– Он человек настроения. Часто решает сделать что-то за пару минут до того, как на самом деле начинал что-то делать. Не думаю, что он планировал это. Не думаю, что он проснулся и понял, что это его последний день на этой земле. Не думаю, что вообще понимал, что уйдет и кому-то понадобятся ответы после его смерти.
– Но, но ведь…
– Время было тяжелое, эту дрянь можно было достать намного проще, чем сейчас, – сказал Арсений и все-таки сорвал цветок. – Мы не ценим то, что у нас есть сейчас. Это было не так давно, но я помню это, будто было вчера. Я однажды видел, как одноклассник его зашел к нам домой, разделся, и я… Я видел огромные, налитые засохшей кровью порезы. Они сидели на кухне, родители тогда уехали. Я слышал, как они рылись в ящичках, где у мамы лежали лекарства. Она медсестра, у нее всегда были шприцы. – Арсений поддел пальцем ноги камушек перед собой и отпихнул его. – Я ведь знал, что они делали. Мне было лет семь, может, и того меньше. А я уже знал, что они делали, но не понимал, чем это кончится. А хотя, может, и понимал, но не хотел принимать. Никогда не хочешь думать о том, что кто-то из близких может исчезнуть, а когда уже видишь, как кто-то идет по дороге исчезновения, – обычно закрываешь глаза. Ты будешь ждать его каждый день, ставить тарелку на ужин, здороваться, когда входишь в пустой дом, не удалишь номер в телефоне, все будешь смотреть на него и думать, позвонить, ответит ли… Не хочется думать, что когда-то голос, который слышишь каждый день, забудется. Голос будет слышаться как шелест ветра. Каждый человек знает, как звучит шелест ветра, но описать не сможет. Так и здесь. Я все помню, а ведь записи его голоса у меня не осталось.
Арсений замолчал, Октябрина боялась даже открывать рот. Казалось, ее вдох может напугать Арсения, напомнить, как дышал его брат. Как звали его брата? Были ли они похожи?
– И как ты… – сорвалось с ее губ и испугалась. Но Арсений ответил спокойно.
– Надо жить дальше. У меня много лет слезы и тишина забрали, а брат бы этого не хотел. Он ведь мечтал бросить. Я повзрослел уже, он мог бы со мной разговаривать на такие темы. Он бы хотел, чтобы после него такой ошибки бы не совершали.
– Он говорил с тобой об этом, когда ты был маленьким? Он говорил, что…
– Он не мог такого рассказать. Я был его брат, не друг. Друзей у него было достаточно, чтобы я оставался братом, а сокровенным он делился с другими. Да и я ведь был слишком мелкий, о чем со мной разговаривать? Я бы его все равно не понял. – Арсений хрустнул суставами на пальцах. – Он любил музыку, эта любовь граничила с помешательством. Он ездил по городам и собирал с друзьями виниловые пластинки, стоял в очереди часами, чтобы привезти домой хотя бы одну. Они оставались у кого-то дома и переписывали выступления на кассеты, а потом брат приходил и ночами смотрел эти записи. Видела бы ты его глаза. Он жил в эти моменты, понимаешь? Жил, а в другое время – нет.