Октябрина сразу поняла, что не осознала главного – Галине Георгиевне не увидеть летом своих внуков. Обычно в июне она уже ехала в Воронеж, проводила время сначала одна на десяти сотках, сажала рассаду, поливала парники, болтала с подружками, ходила в гости, потом общалась с внуками, отпускала их на речку, а пока они купались, готовила вкусный обед и накрывала на стол даже друзьям. Возвращалась она только к концу августа – с кучей заготовок, воспоминаний и радости. А в этом году сын даже не приехал в мае, как обещал. Внуки не были у Галины Георгиевны с декабря и то – четыре дня слишком мало для бабушки. Каждой встречи она ждет больше сотни дней.
– Может, он еще передумает? Там же сейчас очень жарко, – попыталась сказать хоть что-то Октябрина.
– Да какой уж там передумает, Катенька, уж не передумает. Они купили путевки еще в марте, он мне так сказал. Какой уж там передумает.
В комнате Галины Георгиевны тикали часы, и тихое постукивание стрелки разносилось по тишине квартиры. Дети во дворе перестали смеяться. Дом горевал вместе с хозяйкой.
– Леночка на меня накричала, Катя, представляешь? – Голос Галины Георгиевны надломился, словно сухой сучок, на который ненароком наступили ботинком. – Представляешь, я просто сказала, что из подвала ее мешки с мусором выбросила! Ну тараканы ж из него сыплются, Катенька, ну сама же видела!
Октябрина видела. Видела тараканов даже у себя в комнате, рыжих и юрких, никакие спреи и ловушки их не брали. Вдвоем с Галиной Георгиевной они бегали по дому, искали гнезда гадов и пытались их вытравить. Вид у Галины Георгиевной в те дни был ужасно несчастный. Жила бы она одна, пережила бы легче. Но ей было стыдно перед Октябриной – посторонний человек, а вынуждена вмешиваться как родная.
– Так эту рухлядь давно надо было выкинуть, – сказала Октябрина и пододвинулась на край, поближе к женщине.
– Лена не понимает! – Галина Георгиевна почти взвыла. По тонкой как рисовая бумага щеке прокатилась слезинка. – Она мне столько натаскала мусора в подвал, что я даже заходить туда боюсь! Я понемногу, по пакетику выносила, она и не замечала. Пойду на улицу, вынесу пакетик, потом еще один. А она ведь принесет еще! Принесет вещи с бортика у баков, принесет чужие коробки! Я жила с ней, пока у нее этого Костика не было, видела, какого это. И пытались лечить ее, а не получается. А я ведь, Катенька, жить не могу в таком кошмаре. А ты, как же ты тут жить будешь? Я же хозяйка, моя работа дом в чистоте содержать. А жить страшно, страшно жить, Катенька… Это мне наказание. Это мне нести.
– Да вы же здесь не виноваты, Галина Георгиевна. – Октябрина не выдержала, села перед Галиной Георгиевной на колени и взяла ее руки в свои. – Давайте мы с вами вынесем все эти пакеты? Я вам помогу. А потом давайте вы замок смените, она сюда не зайдет.
– Да что же, я от собственной дочери запираться буду? – прошептала Галина Георгиевна. – Она меня ругать будет.
– Не будет. Она ведь знает, что вы для нее все делаете.
– Это все неважно.
Галина Георгиевна долго молчала. Сидя на коленях перед ней, Октябрина чувствовала, как медленно поднимается куда-то вверх. Ее тело взмывает над их домом, взмывает над десятками домов, над районом, над городом. Они с Галиной Георгиевной – даже не точки на карте многотысячного населения города. Они – миг, который не вспомнят. Они – просто два человека в водовороте миллиардов жизней. Во дворе запели птицы.
Как наяву Октябрина услышала слова Арсения: «Слышишь? Слышишь, как поют птицы? Мы уйдем, а они останутся».
– Это важно, Галина Георгиевна, – вдруг решила Октябрина и поднялась. – Давайте, я вынимаю, а вы тащите к выходу. Управимся.
– Что ж тебе на месте не сидится, – прошептала Галина Георгиевна, но улыбнулась. Пусть эту улыбку и сдул ветер, ворвавшийся в форточку и взмахнувший белыми шторами, но Октябрина успела ее увидеть. Она улыбнулась в ответ.
– Только, Катенька, давай вечером или ночью выносить, чтобы никто не видел. А то что соседи про меня подумают?
Октябрина хотела сказать, что на соседей, по большей части, все равно должно быть, но промолчала.
К десяти вечера весь мусор уже лежал на свалке, а Галина Георгиевна получила доступ к своим засолкам и компотам. На ужин она радостной вестью сообщила, что приготовила картофельное пюре с солеными огурчиками, налила смородинового компота и была горда своей вдруг появившейся свободой.