– Я рисовала, но ни на один конкурс меня не взяли. Я писала стихи, но они отвратительные.
– Кто тебе такое сказал?
– Я просто знаю. Ты положи рядом стихотворение известного поэта и мое. Это же ужас.
– Ты толком и не узнаешь никак, великое создала или нет. Кто-то другой должен сказать. Великим-то говорили, что они великие другие люди. Вот только были ли эти люди великими?
Октябрина задумалась. Вопрос Арсения словно был о важном, но определить, какой ответ ему нужен, не получалось.
– И что? Сказали же, вон, некоторых по двести лет уже нет, а они все еще у людей на устах. Не для этого ли все делается? Не для этого мы все должны делать?
Арсений пнул камушек в траву. Октябрина и не заметила, как асфальтовая дорога кончилась, началась гравийка. А они все шли.
– Нет, я тебя прекрасно понимаю. У меня у самого такие мысли раньше были. – Арсений поджал губы. – Просто ты ведь толком можешь и не узнать, что ты сделала на самом деле. Разве это повод не делать ничего или бросать? Можно же жить всю жизнь с мыслью о том, что создала что-то великолепное. Можно же сделать что-то, что нам покажется прекрасным.
– Я прекрасное и так вижу.
– Вот именно. – Арсений наконец смог улыбнуться. – А некоторые его не видят, понимаешь?
Октябрина, конечно же, понимала.
– Но раз люди должны сказать, хорошее я создала или нет, я ведь…
– Нет, ты можешь ждать их ответа, конечно, но толку? Если человека слишком волнует чужая жизнь, у него в своей все не слишком хорошо. А ты представь это иначе. Ты себя в этом возрасте запомнишь в этом стихотворении. Через десять, двадцать лет откроешь блокнот, прочитаешь, что создавала в прошлом, и с собой встретиться сможешь.
Октябрина усмехнулась. Арсений говорил так, словно был уверен, что у Октябрины не только двадцать, а даже больше лет в запасе, чтобы встречаться с прошлым.
– Ты об этом так много знаешь?
– Конечно, я же был такой же. – Арсений остановился. – Когда я был подростком, играл на гитаре. Тоже мечтал, наверное, следом за братом стать музыкантом, хотя бы любителем, записывал свои мелодии на диктофон. Музыкантом я не стал по множеству причин, но главная из них – мое нежелание. Но записи у меня остались, и каждый раз, когда я слушаю их, вижу себя четырнадцатилетнего и улыбаюсь. Иначе ведь никак не встретиться.
– А ты покажешь эти записи?
Арсений рассмеялся, запрокинув голову.
– Если ты мне напомнишь, конечно, могу показать. Но они не слишком художественные. Уши в трубочку сворачиваются.
Октябрина улыбнулась. Первые лучи вышли из-за туч и лизнули верхушки берез.
– Напомню. Конечно я тебе напомню.
Волосы Арсения развевал жаркий летний ветер. В них, кажется, затерялись и огоньки, и капли утренней росы. Все, чтобы пожар начать и чтобы его потушить.
Тут-то ее и пронзило.
Свободы – вот, чего ей не хватало и чего так отчаянно хотелось всю жизнь. Октябрина думала, что обретет ее, когда уедет от семьи, но в новом городе чувствовала себя только больше загнанной в угол. Чем больше у человека свободы, тем больше он несвободен. Но на Арсения это, кажется, не распространялось. Он дышал так, словно весь воздух в мире принадлежал ему. Так, словно каждое его слово было его.
– Слушай, а я могу задать тебе тупой вопрос? – спросила Октябрина и засмеялась. Даже формулировать вопрос в голове уже было стыдно.
– Любой можно. – Арсений улыбнулся.
– Я вот смотрю на тебя все больше и думаю. Вот кто ты?
– В смысле кто?
– Ну, в плане, к кому ты себя относишь? Не можешь же ты быть просто так.
– Как так?
– Так жить и ни к кому себя не относить. Ты хиппи? Или, может, панк?
Арсений посмотрел на нее так, словно был на грани приступа смеха.
– Как ты относишься к анархии и свободной любви? – не унималась Октябрина.
– Анархии? Боже мой, я так похож на них? – Арсений засмеялся, а потом ответил уже серьезно, без намека на шутку. – Нет, ты серьезно?
– Ну да. Я на вас посмотрела, вы прям… Они.
– Да я ни к кому себя не отношу. Я Никто. Или просто Арсений. Это лучше штампа. Про других не знаю, мы такое не обсуждаем. Кстати о свободе. Ты хочешь покататься на катамаране? – спросил Арсений, когда увидел пруд за забором из берез, с каждым метром редевшим.
Октябрина улыбнулась.
– Конечно. Только поплывем подальше, а то у берега даже мусор плавает.
– Фу, мусор? Вот ведь люди – свиньи. Тогда правда, подальше придется.
Октябрина ответила бы, что готова плыть так далеко, как он скажет, но промолчала. Арсений, судя по взгляду, и так все понял.
Глава 13
Октябрина сидела на сделанной из шин и доски лавки у дома Арсения и ела мороженую ежевику. Ягоды мазали пальцы, липкие фиолетовые пятна с частичками ягод пачкали ладони. Мимо прошел Арсений с ведром воды и усмехнулся, что Октябрина доедала «смурфиков». Октябрина в ответ улыбнулась, но сразу же обтерла пальцы о край доски. Выглядеть непрезентабельно при Арсении совсем не хотелось – он всегда казался ухоженным и чистым, даже после полива грядок в огородике, который разбил за домом, он был как после банного дня. Октябрина же с прошлого утра была опухшая и какая-то разваливавшаяся. Снова Рома – от него уже не спрятаться.