В ответ Октябрина улыбнулась также.
Прозвенел звонок. Скоро в учительской набьется людей, что не протолкнешься. Они ждут этой минуты, перемалывают темы для разговоров на уроках в невидимых ступах, пока глядят на учеников, а потом, когда все собираются, отчаянно перебрасываются ими.
Женя поднялась с дивана, положила книжку в маленькую сумку, с которой ходила на работу, и поправила платье на сбросившем за месяц пять килограммов теле. Почти модель, только низковата, как сказал агент модельной школы.
Октябрина сдержанно подавила приступ зависти. Умудрялась Женя как-то всегда выглядеть отлично, но иногда – будто не к месту. То ли место не то, то ли они все – не к месту.
– Пойдем вечером, как договаривались? – спросила Женя, прежде чем выйти в коридор.
Октябрина почесала шею, скрытую за горлышком водолазки. Приятное жжение, как когда приходит время снять уже нагревший кожу горчичник. Есть в этом что-то целебное.
Вечером? Вечером они точно будут «к месту».
– Пойдем. Только позвони, а то мало ли.
– Я помню, Рома. Напиши тогда, где будешь. Ну, если что. – И, улыбнувшись напоследок, закрыла дверь.
Октябрина осталась одна в комнате. На нее смотрели папки, чужие чашки, журналы, цветы на подоконнике.
И снова – почти лечебная тишина.
Глава 3
Октябрина детей уважала, но не питала к ним нежных чувств, не умилялась новорожденным и воспринимала детей исключительно как людей «начальной версии», которые вырастут и превратятся во взрослых. Даже хороших, если с ними будут достаточно заниматься родители.
С детства Октябрина мечтала быть учителем. Сколько себя помнила, раскладывала перед столиком кукол, садилась перед ними и пыталась рассказать правила сложения и вычитания или правила написания букв молчаливым ученикам. В перерывы она, воображая себя не больше и не меньше ученым, обкладывалась энциклопедиями о динозаврах, мифах древних народов и астрономии. Со временем отношение к работе у Октябрины не изменилось – в каждом учителе в школе она выбирала такую черту характера или особенность поведения, которую ей бы хотелось перенять на будущее, и к восемнадцати годам она подошла с выкроенным лоскутным ковриком-портретом учительницы, которой хотела бы быть. Родители мечтали сделать ее врачом, звонили в университеты, ругались с учителями, но Октябрина быть врачом не согласилась. Ссора с родителями расстроила, но решимости не убавила, и девушка поехала в другой город, чтобы поступать в педагогический университет. Спустя пять лет учебы, сессий и переживаний она имена полное право стоять перед классом в тридцать пять человек и вещать, чем глагол совершенного вида отличался от глагола вида несовершенного.
Конечно, все получилось не совсем так, как хотелось. Учебники описывали не применимую модель поведения на работе. Демократический подход, который практиковался в университете, со школьниками не работал, на детей, вопреки книжным запретам, приходилось прикрикивать.
Но Октябрина, даже когда уставала и притаскивалась на работу как тряпичная кукла на чьей-то веревочке, все равно старалась быть хорошим учителем. Родители и другие учителя на нее не жаловались, дети на уроках молчали и старались учиться.
После окончания университета Октябрина почувствовала ту маленькую смерть, какую ощущает каждый человек перед распутьем. Старый «Я» погиб, нового «Я» еще не появилось. Работа оставалась тем якорем, за который можно схватиться, когда все под ногами расплывалось. Однако под конец года держаться за мокрый холодный якорь тоже стало невыносимо.
Из года в год Октябрина смотрела на изменяющееся окружение: на то, как одногруппники еще на учебе устраивались на работу, переезжали, устраивали свадьбы, выкладывали фотографии в социальные сети месяцами после торжества. Она следила за тем, как они заводили семьи и детей, как младенцы начинали ходить, сидели с родителями на экзаменах и играли с карандашами. Она видела, как дети меняются, как растут в высоту и в ширину, и не могла совладать с мыслью, что когда-то и она была такой же, так давно что и не помнила себя такой. Она знала себя на фотографиях, которые остались в родительской квартире: маленькая девочка с корзинкой грибов в платье на фоне леса, девочка с букетом цветов с косынкой на голове на лугу, девочка в песочнице с другими детьми во дворе – и десятки других таких же девочек, которые, казалось, ничего общего с ней не имеют. Фотографии сохранили постороннего человека. Иногда даже на новых фотографиях Октябрина себя не узнавала.
Казалось, между взрослыми и детьми – пропасть, и понять их невозможно. Но случались и драгоценные находки.