Моего сменщика любили актрисы. Он замечательно играл на балалайке весь репертуар Луи Армстронга.
Когда я менял его на рейде Кронштадта и произошло продолжение истории с дьяволом.
Мы мирно беседовали со сменщиком на камбузе, пропустив по рюмочке. Буксир, который должен был захватить сменщика на берег, уже пару раз рявкнул. Но мы имели право на какое-то время для сдачи смены, поэтому не обратили на буксир особого внимания. К тому же мы прекрасно понимали, что нетерпение буксира объясняется только тем, что его капитан догадывается, что происходит у нас на камбузе.
И здесь вошла актриса, одна из тех, кто любит слушать Армстронга в исполнении на балалайке.
— Это он! — закричала она. — Он!!
Выяснилось, что я (или дьявол, принявший мой облик) встретился ей в одну из ночей, когда она шла по коридору в гальюн.
На меня никогда в жизни не смотрели со страхом. Это лестно, но неприятно.
В дальнейшем сменщик рассказал мне, что этот лихтер напичкан всякой чертовщиной. Он рассказал мне несколько историй.
На следующий год я получил другой лихтер. Там было потише.
В 1989 году в начале мая мы решили снять дачу. Знакомый художник предложил мне Вырицу. Там у него были друзья, которые сдавали третий этаж замысловатого теремка, у церкви.
Жене и сыну место очень понравилось. Жена тут же вскопала полоску земли. Сын весь день играл в бадминтон с детьми хозяев. Мы сходили на речку — там было замечательное место с лодками, с дощатой купальней.
Мы привезли с собой два рюкзака и сумки с посудой, постельным бельем, продуктами. У нас был отдельный вход по винтовой лестнице. Две комнаты, где нам предстояло жить, были светлые и господствовали над деревянной Вырицей и ее деревьями.
Мы легли спать рано, около одиннадцати. Жена с сыном в дальней комнате, а я справа от окна, выходящего на церковь. Занавесок на окнах не было. Не было и дверей между комнатами. Это, кажется, помогло мне на этот раз.
Снова был момент засыпания.
Неправду говорят, что мгновение остановить невозможно.
В этот миг засыпания — кратчайший миг! — когда я недовольно подумал о том, что все лето, в белые ночи, придется спать при свете, я увидел, как ОН уже летит ко мне от Южной Америки! Я понял, что ЕМУ хватит полмига для того, чтобы быть здесь, в Вырице! Что эти полмига необходимы ЕМУ только для того, чтобы я закрыл глаза. Но я их не закрыл. Я вспомнил ЕГО, я видел его руки-крылья, которые он раскрывает там, южнее Бразилии, чтобы приземлиться у моего изголовья.
Я изо всех сил старался не закрыть глаза, я таращился в белое окно. Я старался позвать жену, но язык отказывался служить мне. Тогда я начал неистово ворочаться, я знал, что жена засыпает не скоро. Наконец, мне удалось сказать, вернее, промычать:
— Т… а… н… я…
И я клянусь, когда она прибежала и как бы разбудила меня, я не спал: я был в том состоянии полумига от сна, в котором пригвоздил меня дьявол.
Наутро мы отказались от дачи. Хозяева не поверили рассказу. Но мне это было и неважно.
Мы бежали из Вырицы с рюкзаками и сумками так же, как Мопассан бежал от Орли.
В этом году ровно шесть лет от истории в Вырице и двенадцать от истории на лихтере.
Честно говоря, я сам не рад тому, что проговорился.
Аннотации
Наталия Бортко
Сочинять пьесы меня учил прекрасный педагог Игнатий Моисеевич Дворецкий в созданной им «Мастерской драматурга».
Можно научить грамотно писать, но невозможно объяснить, что есть человек, каков он. А ведь именно это интересует литератора больше всего. И если иногда удается пусть не разгадать эту загадку, а хотя бы приоткрыть завесу тайны, — это уже большая удача. Но как редко такое случается в нашем деле! Часто приходится довольствоваться тем, что видят и понимают все. А как хочется подсмотреть жизнь, невидимую простым глазом, заставить героя проговориться, поставить его в такую ситуацию, чтобы он вынужден был раскрыться. Часто человек не признается даже себе, чего он в действительности хочет, а я обязана это узнать.
За десять лет я написала шесть пьес. Меня упрекали в том, что я не пишу о «насущных проблемах современности». Единственная пьеса, где я не пренебрегла «насущными проблемами» — «Высокие потолки» — вызвала интерес у режиссеров, была поставлена в нашем учебном театре при «Мастерской драматурга» студентами ЛГИТМиКа. Однако эти «насущные проблемы» так быстро теряют свою актуальность, что писать о них можно только в газетах. Они, по-моему, могут быть лишь фоном, обрамлением основной идеи пьесы.