Он игриво покачал головой.
— Так глупо попасться — это вас недостойно, дорогая моя леди, — сказал он.
Оба пленника молчали. Да и что было говорить — все козыри в данный момент были на руках у Николсона.
Он поставил свечу на стул.
— Дайте-ка на всякий случай посмотрю, удобно ли вам.
Он проверил узлы на веревках Бобби, одобрительно кивнул и подошел к Франки. Теперь он покачал головой.
— Как мне справедливо напоминали в юности, пальцы появились раньше вилок — а зубами начали орудовать еще раньше, чем пальцами, — заметил он. — Я вижу, зубы вашего молодого друга изрядно потрудились.
В углу стоял тяжелый со сломанной спинкой стул. Николсон поднял Франки, перенес на стул и крепко к нему привязал.
— Не слишком неудобно, надеюсь? — поинтересовался он. — Ну, да это ненадолго.
Франки обрела дар речи.
— Что вы собираетесь с нами делать? — спросила она.
Николсон прошел к двери и взял свечу.
— Леди Франсез, вы все язвили по поводу того, что я слишком люблю несчастные случаи. Возможно, вы правы. Так или иначе я собираюсь отважиться на еще один несчастный случай.
— Что это значит? — спросил Бобби.
— Что значит? Ну так и быть, скажу. Леди Франсез Деруэнт, сидя за рулем своего автомобиля — ее шофер находится рядом, — ошибается поворотом и едет по заброшенной дороге, которая ведет к открытому карьеру. Автомобиль срывается вниз. Леди Франсез и ее шофер погибают.
После недолгого молчания Бобби сказал:
— Но мы можем и не погибнуть. Иной раз случаются осечки. Как тогда, в Уэльсе.
— М-да, ваша сопротивляемость морфию поистине невероятна и очень, на мой взгляд, огорчительна, — сказал Николсон. — Но на сей раз можете не беспокоиться. Когда ваши тела обнаружат, и вы, и леди Франсез будете наверняка мертвы.
Бобби невольно пробрала дрожь. Тон Николсона был каким-то странным — так, наверное, говорит художник, обдумывающий свой шедевр.
«Все эти его фокусы доставляют ему удовольствие, — мелькнуло в голове у Бобби. — Это несомненно».
Нет уж, он постарается больше не давать Николсону повода для удовольствия.
— Вы совершаете ошибку, — небрежным тоном заметил он. — Особенно в отношении леди Франсез.
— Да, — сказала Франки. — В вашей фальшивке вы написали, чтобы я никому ничего не говорила. Что ж, я сделала только одно исключение. Сказала Роджеру Бассингтон-Ффренчу. Ему все известно. И если со мной что-нибудь случится, он будет знать, чьих это рук дело. Лучше бы вам отпустить нас и побыстрее покинуть Англию.
Николсон заговорил не сразу.
— Блеф.., вот как это называется.
Он повернулся к двери.
— А что с вашей женой, мерзавец вы этакий? — крикнул ему вслед Бобби. — Ее вы тоже убили?
— Пока жива, — сказал Николсон. — Правда, не знаю, сколько ей еще осталось. Все зависит от обстоятельств.
Он издевательски отвесил им изящный поклон.
— Au revoir[38], — сказал он. — Чтобы закончить необходимые приготовления, мне потребуется несколько часов. Так что успеете все обсудить. Чтобы не лишить вас этого удовольствия, я не стану затыкать вам рот. Ну что, оценили мое великодушие? А если вздумаете звать на помощь, я вернусь и приму соответствующие меры.
Он ушел и запер за собой дверь.
— Вранье, — сказал Бобби, — Сплошное вранье. Такого просто не может случиться.
Однако сердце его говорило другое: «такое» вот-вот случится — с ним и с Франки.
— В романах спасение приходит в самый последний момент, — сказала Франки, стараясь говорить бодрым голосом, будто на что-то еще надеялась. Но на самом деле она ни на что уже не рассчитывала. А уж если откровенно — она совсем пала духом.
— Нет, это невозможно, — сказал Бобби, словно молил кого-то. — Это просто какое-то наваждение. Да и Николсон какой-то.., ну какой-то ненастоящий. Хоть бы и нам кто-нибудь помог в последнюю минуту.., но кто бы это мог сделать? Не представляю.
— Ну почему я не сказала Роджеру, — всхлипнула Франки.
— А может, Николсон все-таки поверил твоему, как он говорит, блефу? — осторожно предположил Бобби.
— Едва ли. Уж слишком этот мерзавец умен.
— Для нас-то он точно оказался слишком умен, — хмуро заметил Бобби. — Знаешь что мне кажется самым обидным?
— Нет. Что?
— Что даже теперь, когда нас вот-вот отправят на тот свет, мы так и не выяснили, кто такой Эванс.
— Давай спросим Николсона, — предложила Франки. — Знаешь.., последняя воля приговоренных к казни.. Он не может нам в этом отказать. Мне тоже было бы обидно — умереть, так ничего и не узнав.
После недолгого молчания Бобби сказал:
— Как по-твоему, нам стоит звать на помощь.., это хоть какой-то шанс. Других, похоже, не предвидится.
— Пока погоди, — сказала Франки, — Во-первых, едва ли кто-нибудь нас услышит.., он не стал бы так рисковать.., а во-вторых, когда вот так сидишь и ждешь, что тебя вот-вот прикончат, так хочется с кем-нибудь поговорить… Бобби, иначе я просто не выдержу… Давай не будем кричать до самой последней минуты. Так.., так здорово, что ты рядом и я могу.., поговорить с тобой. — Ее голос чуть дрогнул.
— Я втянул тебя в жуткую историю. Франки.
— О, пожалуйста, не переживай. Попробовал бы ты меня не втянуть… Я сама все это затеяла… Как ты думаешь, Бобби, ему действительно удастся? Ну.., с нами расправиться?
— Весьма вероятно. Он ведь чудовищно умен и изворотлив.
— Бобби, теперь-то ты веришь, что это он убил Генри Бассингтон-Ффренча?
— Ну если у него была такая возможность…
— Была.., при одном условии — что Сильвия Бассингтон-Ффренч его сообщница.
— Франки!
— Понимаю. Я тоже ужаснулась, когда мне это пришло в голову. Но все сходится. Почему она не замечала столь очевидных вещей, когда дело касалось ее мужа, почему так упрямилась, когда мы ее уговаривали направить Генри не в Грэндж, а в какую-нибудь другую лечебницу. К тому же, когда раздался выстрел, она была в доме…
— Возможно, она сама и стреляла.
— Ну что ты, нет!
— Почему нет! А потом отдала ключ от кабинета Николсону, чтобы тот сунул его в карман Генри.
— Бред какой-то, — сказала Франки безнадежным тоном. — Будто смотришь в кривое зеркало. Вполне нормальные, приятные люди вдруг оказываются злодеями. Нет, ведь должно быть что-то, что отличало бы преступников от приличных людей — например, форма бровей, или ушей, или что-то еще.
— Господи! — вдруг воскликнул Бобби.
— Ты что?
— Франки, тот тип, который к нам сюда приходил, — не Николсон.
— Ты что, с ума сошел? Кто же еще?
— Не знаю.., только не Николсон. Я чувствовал.., я все время чувствовал, что тут что-то не то, но никак не мог сообразить, и только теперь, когда ты сказала про уши, вспомнил… Когда я в тот вечер наблюдал за Николсоном через окно, то обратил внимание на его уши — мочки у него полностью срослись с щеками. А у этого типа мочки вовсе не такие.
— Но что это значит? — упавшим голосом спросила франки.
— То, что это был очень умелый актер, выдававший себя за Николсона.
— Но почему.., и кто это мог быть?
— Бассингтон-Ффренч, — прошептал Бобби. — Роджер Бассингтон-Ффренч. Мы сразу все точно вычислили, а потом — вот идиоты-то — сами себя запутали, пошли по неверному следу.
— Бассингтон-Ффренч, — прошептала Франки. — Должно быть, это и правда он. Ведь когда я намекнула Николсону на его причастность ко всем этим несчастным случаям, при этом присутствовал только Роджер.
— Значит, так оно и есть, — сказал Бобби. — У меня еще была какая-то надежда, что Роджер Бассингтон-Ффренч каким-то чудом разыщет нас, но теперь надеяться не на что. Руки и ноги у нас с тобой накрепко связаны. Мойра — тоже узница. А больше никто не знает, где мы. Стало быть, игра окончена.
Едва Бобби договорил, над их головами послышался какой-то шум. И тотчас из слухового окошка кто-то с ужасающим треском свалился в комнату.