Я рассчитал — и не ошибся, — что никому не придет в голову рыться в запаянных банках и запечатанных коробках, тем более что все верхние жестянки были нетронуты. Алую клеенку я упрятал под ситцевый чехол одного из кресел в гостиной, шерсть в диванную подушку, предварительно ее подпоров.
И вот наконец настал долгожданный миг: на острове осталось всего три человека, которые до того боялись друг друга, что были готовы на все, притом у одного из них имелся револьвер. Я следил за ними из окна. Когда Блор подошел к дому, я свалил на него мраморные часы из окна Веры.
Из своего окна я видел, как Вера застрелила Ломбарда. В смелости и находчивости ей не откажешь. Она ничем не уступала Ломбарду, а в чем-то и превосходила его. После этого я сразу кинулся в комнату Веры — подготовить сцену к ее приходу.
Я ставил увлекательный психологический эксперимент. Понудят ли Веру к самоубийству угрызения совести (ведь она только что застрелила человека) вкупе с навевающей ужас обстановкой, будет ли этого достаточно? Я надеялся, что будет. И не ошибся. Вера Клейторн повесилась у меня на глазах: затаившись за шкафом, я следил за ней.
Перехожу к последнему этапу. Я вышел из-за шкафа, поднял стул, поставил его у стены. Револьвер я нашел на лестничной площадке — там его обронила Вера. Я постарался не смазать отпечатки ее пальцев.
Что же дальше? Я завершил мой рассказ. Вложу рукопись в бутылку, запечатаю и брошу ее в море. Почему? Да, почему?.. Я тешил свое самолюбие мыслью изобрести такое преступление, которое никто не сможет разгадать. Но я художник, и мне открылось, что искусства для искусства нет. В каждом художнике живет естественная жажда признания. Вот и мне хочется, как ни стыдно в этом признаться, чтобы мир узнал о моем хитроумии…
Я написал свою исповедь, исходя из предположения, что тайна Негритянского острова не будет раскрыта. Но не исключено, что полиция окажется умнее, чем я ожидал. Как-никак есть три обстоятельства, которые могут способствовать разгадке моего преступления. Первое: полиции отлично известно, что Эдвард Ситон был виновен. А раз так, они знают, что один из десятерых в прошлом не совершал убийства, а из этого, как ни парадоксально, следует, что не кто иной, как этот человек, виновен в убийствах на Негритянском острове. Второе обстоятельство содержится в седьмом куплете детской считалки. Причиной смерти Армстронга послужила «приманка», на которую он попался, а вернее, из-за которой он попал в переплет, приведший его к смерти. Иными словами, в считалке ясно сказано, что смерть Армстронга связана с каким-то обманом. Уже одно это могло бы послужить толчком к разгадке. В живых тогда осталось всего четверо, причем совершенно очевидно, что из всех четверых Армстронг мог довериться безоговорочно лишь мне. И, наконец, третье обстоятельство имеет чисто символический характер. Помета смерти на моем лбу. Что это, как не Каинова печать?
Мой рассказ подходит к концу. Бросив бутылку с исповедью в море, я поднимусь к себе, лягу в постель. К моему пенсне привязана черная тесемка, но на самом деле это никакая не тесемка, а тонкая резинка. Пенсне я положу под себя. Один конец резинки обмотаю вокруг дверной ручки, другой вокруг револьвера, но не слишком надежно. А дальше по моим предположениям произойдет вот что. Моя рука — я оберну ее платком — спустит курок, и платок упадет на пол. Револьвер, привязанный к резинке, отлетит к двери, стукнется о дверную ручку, резинка отвяжется и повиснет на пенсне, не вызвав ничьих подозрений. Платок на полу и вовсе не вызовет ничьих подозрений. Когда меня найдут, я буду лежать на кровати с простреленной головой — в полном соответствии с дневниковыми записями моих товарищей по несчастью. К тому времени, когда к нашим телам получат доступ судебные медики, время моей смерти установить будет невозможно.
После шторма на остров приплывут люди, но что они найдут здесь — лишь десять трупов и неразрешимую загадку Негритянского острова.
БЕРЕГ УДАЧИ
Часть первая
Глава 1
В любом клубе обязательно есть человек, который считается общепризнанным мастером нагонять скуку. Не составлял исключения и клуб «Коронейшн». И то обстоятельство, что за стенами клуба шел в этот день воздушный налет на Лондон, не изменило обычного порядка вещей.
Майор Портер, отставной офицер индийской армии, зашуршал газетой и откашлялся. Все старались не поднимать на него глаз, но это не остановило майора.
— В «Таймсе» помещено извещение о смерти Гордона Клоуда, — сказал он. — Разумеется, общие слова: «5 октября, в результате вражеских действий». Адрес не указан. А произошло это как раз рядом с моей квартирой. В одном из больших домов на Кэмпден-Хилл. Надо сказать, меня это порядком взбудоражило. Я, знаете ли, состою в гражданской обороне. Клоуд только что вернулся из Штатов. Он ездил туда по вопросу государственных закупок. Женился там: молодая вдова — годится ему в дочери. Миссис Андерхей. Оказывается, я знал ее первого мужа, встречались в Нигерии…
Майор Портер сделал паузу. Никто не попросил его продолжать. Все упорно закрывались газетами. Но не таков был майор Портер, чтобы это его обескуражило.
— Интересно, — неумолимо продолжал Портер, машинально разглядывая пару необычайно узконосых конвейерного производства ботинок (этот вид обуви он решительно не одобрял). — Как я уже сказал, я состою в противовоздушной обороне. Престранная штука взрывы. Никогда нельзя предвидеть, к чему они приведут. Пострадал нижний этаж, и снесена крыша. Второй этаж практически не тронут. В доме находилось шесть человек. Трое слуг: супружеская пара и девушка-горничная, затем Гордон Клоуд, его жена и брат жены. Они все были внизу, кроме брата жены, в прошлом служившего в отрядах коммандос. Он предпочел остаться в своей уютной спальне на втором этаже — и, черт возьми, отделался несколькими синяками. Все трое слуг были убиты взрывом, Гордон Клоуд засыпан обломками. Его откопали, но он умер по дороге в больницу. Его жена пострадала от взрыва, она осталась в чем мать родила, но выжила. Полагают, что она поправится. Будет богатой вдовой. Гордон Клоуд, должно быть, имел больше миллиона…
Майор снова сделал паузу. Он поднял глаза от узконосых дешевых ботинок: брюки в полоску, черный пиджак, яйцевидный череп и колоссальные усы.
Безусловно, иностранец! Вот почему у него такие ботинки. «Во что, в самом деле, превращается наш клуб? — подумал Портер. — Даже здесь никуда не денешься от иностранцев». Эта мысль не оставляла его на протяжении всего дальнейшего монолога.
То, что данный иностранец слушал его с очевидным вниманием, ни в коей мере не смягчило предубеждения майора.
— Ей не больше двадцати пяти, — продолжал Портер. — И она уже во второй раз вдова. Или, по крайней мере, считает себя вдовой…
Он остановился в надежде, что вызвал любопытство, ожидая вопросов.
Несмотря на молчание остальных, он упрямо продолжал:
— Дело в том, что на этот счет у меня есть свои соображения. Странная история. Как я вам говорил, я знал ее первого мужа, Андерхея. Славный малый. Одно время был главой колониальной администрации в одном из районов Нигерии. Отличный парень. Он женился на этой девушке в Кейптауне. Она была там на гастролях с какой-то труппой. В очень трудном положении, хорошенькая, абсолютно беспомощная, ну, словом… Послушала, как бедняга Андерхей восторженно говорит о своем районе, о бескрайних его просторах, и вымолвила: «Ах, как это чудесно!» — и как бы она хотела уйти от житейской суеты. В общем, она вышла за него замуж и ушла от житейской суеты. Он был здорово влюблен, бедняга, но дело не сладилось уже с самого начала. Она ненавидела джунгли, смертельно боялась туземцев и умирала с тоски. Ее представление о счастливой жизни было иным: ходить в соседнее кафе, встречаться там с другими актерами, болтать с ними о театральных делах.