ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Ничего. Вот ящик наш любимый. Посидим.
ВЕРА ИВАНОВНА. У нас дожди, слякоть, холод. Там-то как, получше?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Там тоже дожди…
ВЕРА ИВАНОВНА. Ну, поешь, поешь, после… (Наливает ему из термоса чай.)
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Вот это хорошо. Горяченький. Я что-то промерз…
ВЕРА ИВАНОВНА. Там тоже, говоришь… Что ж, осень, она везде… Ты не простудился в дороге?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Немножко как будто есть…
ВЕРА ИВАНОВНА. Что? Температура?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да нет… должно быть так… пройдет.
ВЕРА ИВАНОВНА. Ты смотри, не заболей. Нам теперь болеть нельзя.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А что это ты с такой сумищей?
ВЕРА ИВАНОВНА. Я? Ох, Паша, не спрашивай. Тут такие события… Не знаю, если б не ты, хоть в петлю, ей Богу!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Что случилось?
ВЕРА ИВАНОВНА. Случилось… да… Да ты ешь, ешь, после, потом… (Вдруг заплакала.) Наташка моя комнату продала!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Как продала? Кому? Вашу комнату? Где вы все живете? (Вера Ивановна плачет.) Вера! Как же это?..
ВЕРА ИВАНОВНА. Так!.. Через деловой брак!.. Азербайджанец какой-то или… уж я не знаю, кто он там по национальности… Моя-то дура по пьяни… наговорили ей, она и рада… А теперь он вселился и требует, чтобы мы в недельный срок… Иначе он в суд подаст… на выселение… Что делать, Пашенька, а?..
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, какое же он имеет право…
ВЕРА ИВАНОВНА. Да ведь какие у нас теперь права? Деньги — вот все права!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, но ты же пенсионерка, блокадница, — это же твоя…
ВЕРА ИВАНОВНА. Это такой страшный человек, Паша! Он… он всех купит, всех судей, всех адвокатов, он нам на кухне так и сказал. — Я вас всех, — говорит, — куплю, — сам улыбается, а зубы у него сплошь золотые. И купит, Пашенька, ты бы видел, что он себе домой тащит в холодильник, сплошные банки по невозможной цене иностранные. А вчера с двумя девушками пришел молоденькими, Паша, что они там вытворяли, стыдно сказать! Мою дуру напоили, она и проспала до утра, а я на кухню ушла, всю ночь там и просидела.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. А Алеша где?
ВЕРА ИВАНОВНА. Алеша!.. (Зарыдала.) Алешеньку, Паша, забрали!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Куда забрали?
ВЕРА ИВАНОВНА. В интернат инвалидный. В интернат-то к нему прихожу в воскресенье, впускной день у них. Что, говорю, Алешенька, как тебе здесь, не очень плохо? — Плохо, бабушка. — А что же, Алешенька, плохого? — Да при мне, — говорит, — одного мальчика побили, он до горшочка не дотянулся, ну и штанишки испачкал… — А тебя, — спрашиваю, — не обижали? — Нет, пока, кричат только очень. — Говорит — и глазки у него такие испуганные, грустные… Я, конечно, в слезы, так он же меня еще и утешает. — Ничего, — говорит, — бабушка, не плачь, вы с дядей Пашей только к себе меня на лето заберите, хорошо? Очень мне хочется летом в деревне пожить… (Плачет.) Все понимает ребенок…
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да, дела…
ВЕРА ИВАНОВНА. Наташка моя, видно, совсем рехнулась. Как дурочка, сама с собой ходит, разговаривает, то ли он ей чего подсыпал? Отравит он ее, чует мое сердце, отравит.
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Погоди, комнату, говоришь, она ему продала, а деньги где?
ВЕРА ИВАНОВНА. Деньги?.. А я, Паша, не знаю… Я, Пашенька, ничего не знаю. Он говорит, я вашей дочери на книжку положу. У нее спрашиваю, та только на меня глаза таращит да улыбается. Нет, это не от водки, это он уж ей точно чего-нибудь подсыпал…
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Может, мне с ним поговорить… по-мужски?
ВЕРА ИВАНОВНА. Ой, что ты! Не дай Бог! Еще тебя укокошит. Он все может, подговорит кого-нибудь… Нет, Пашенька, уходить нам надо. А как уйти? Сердце кровью за Наташку с Алешенькой обливается. Я уж и пожитки все собрала, сложилась… а это вот на первый случай, сегодня уж домой не пойду. Решила так: встречу тебя, где-нибудь вместе заночуем, где Бог даст. Я уж теперь не хочу с тобой расставаться, будь что будет. Хоть на вокзале, хоть в подвале, хоть на чердаке, лишь бы вместе, вдвоем. Вот, все я тебе выпалила, все свое горе… Ты-то как? У тебя-то что? Нашел дом-то?
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Нашел.
ВЕРА ИВАНОВНА. Слава Богу!
ПАВЕЛ СЕРГЕЕВИЧ. Да только…
ВЕРА ИВАНОВНА. Что? Ты не тяни, а то у меня сердце замирает. Ты по порядку…