ДЕД. Если не пишешь, то не писатель.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Эх, Филипп Семеныч, писатель — это состояние духа, а не… не бумаговредительство. Хотя… я, конечно… как бы графоман… но наоборот. Не хочу, не буду. Графоман-минус. Вернее, плюс.
АНТОНИНА. Странный вы, Игорь Сергеевич.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Жаль, Тамары нет, она бы меня поняла.
АНТОНИНА. Я вас тоже понимаю, Игорь Сергеевич. Но вот вы… вот нам тут говорили, что вы… человек вы поступка. А сами роман не пишете. Разве это поступок?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Конечно. Еще какой поступок. Не поддаться соблазну.
ДЕД. Где же Тамара? Почему не идет? Не несет нам вестей никаких? Когда нас прицепят? Когда мы тронемся?
АНТОНИНА. А я бы, если бы была писателем… писательницей… обязательно бы роман написала. Как с Чудаковым познакомилась, с Михаилом Степанычем… Как у нас было с ним… об этом роман… весело. Я вам дом показать обещала. Поедем — обязательно покажу.
ДЕД Потерял я лет десять назад зонтик в поезде. Японский. Мне сказали, чтобы я зашел… в это, как называется… ну, служебное помещение их… машинистов… где они собираются… Вдруг подобрали. Вот. Я зашел. Зонтика нет, конечно, с концами… но я это не к тому рассказываю. Там у них «Молния» на стене, стенгазета. Сами себя пропесочивают. Я посмотрел… Машинист такой-то уснул на работе на столько-то времени. Чудом избежал аварии. Выговор. Машинист такой-то уснул. Чудом избежал аварии. Выговор. Машинист такой-то уснул на работе. Выговор. Так что, может, еще и хорошо, что сидим и не едем. Может, и к лучшему.
АНТОНИНА. Игорь Сергеевич, вы начитанный человек. Вы сейчас про миллиард рассказывали. А что скоро солнце погаснет, вы знаете?
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Когда?
АНТОНИНА. Через пять миллиардов лет.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Разве это скоро?
АНТОНИНА. Раньше думали, через десять. Оказалось, через пять. В газете писали… Я очень расстроилась.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Почему?
АНТОНИНА. Думали, через десять. Оказалось, через пять. В два раза. Вот такое открытие невеселое. Весь мир взбудоражен.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Что-то не чувствуется. Не волнуйтесь, мы все равно не дождемся.
АНТОНИНА. Лучше бы через десять.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Без разницы, Тоня.
АНТОНИНА. Может, вам и без разницы, а мне не безразлично, через пять или десять…
ДЕД. По радио передавали, что солнце внутри холодное. Оно только снаружи горячее. А внутри — лед.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Не знал. Все-таки мне кажется, мы зря Тамару одну выпустили. Незнакомое место и вокзал далеко.
АНТОНИНА. Да разве такую удержишь? Вон она как в окно выпорхнула… Как циркачка… А все потому, что вы предложение сделали… так неожиданно.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Это и для меня самого так неожиданно. Я это еще сам не осмыслил.
АНТОНИНА. Осмысляйте, осмысляйте. У вас вагон времени.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Хорошо сказано, вагон времени.
ДЕД. Времени вагон.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Надеюсь, не заблудится. Не заблудилась.
ДЕД. Тамара? На железной дороге… Нет, на железной дороге не заблудишься.
АНТОНИНА. Пойдет по шпалам и дойдет до вокзала.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А если в другую сторону? Это ж куда тогда уйти можно!..
ДЕД. Она в ту пошла. Она ведь туда пошла.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. А мы куда? Туда? Или туда?
ДЕД. Туда. Туда.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Или туда?
АНТОНИНА. Лично я в Ленинград.
ДЕД. В Санкт-Петербург.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Стоп. Еще окажется, мы в разные стороны едем. Только этого не хватало. Между прочим, «времени вагон», у меня часы стоят. Сколько на ваших… Филипп Семеныч?
ДЕД. Не ношу.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Счастливый.
АНТОНИНА. На моих без четверти пять. Но они тоже остановились.
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Причем раньше моих остановились. На моих шесть ровно.
ДЕД. Что же это все значит? Ведь уже и киевский прошел… и кишиневский.
АНТОНИНА. Одесский не ходит.
ДЕД. Может быть, вообще ничего не ходит?
АНТОНИНА. Может, все вообще прошло?..
ИГОРЬ СЕРГЕЕВИЧ. Нет, нет. Что-нибудь еще не прошло. Что-нибудь обязательно пойдет.
АНТОНИНА. Вот, слышите, Тамара идет.