ТАРАСОВА (прислушивается). Он! (Без сил садится на скамью, плачет.) Как мне уйти… Как мне уйти…
Голицин всхрапывает. И здесь только Тарасова вспоминает о его присутствии. Подбегает, трясет за плечо.
ГОЛИЦИН. А?.. А, это вы… Что тут? Что… произошло?.. Я проснулся, все, готов. Уже сижу.
ТАРАСОВА. Как вас зовут? Да быстро, быстро!
ГОЛИЦИН. Голицин.
ТАРАСОВА. Имя!
ГОЛИЦИН. Павел. Павел Петрович. Как царя, того еще, с… косичкой…
ТАРАСОВА. Паша! Сейчас сюда придет один человек, интеллигентный, умный, очень… порядочный… Да что я говорю… (Прислушивается.) Паша, это мой любовник… Что вы на меня смотрите? Да, понимаете? Да, любовник! Но я хочу, чтобы он понял, что я люблю вас!
ГОЛИЦИН (глупо улыбаясь). А-а… Серьезно?
ТАРАСОВА. Я прикована к нему, прикована, понимаете? (Плачет.) Хоть вы пожалейте меня!
ГОЛИЦИН. Все. Все. Я готов. (Прислушивается.) Он один? Понял. Говорю глупости. Как вас?..
ТАРАСОВА (поспешно, полностью отдавая инициативу в его руки). Галя. Галина…
ГОЛИЦИН. В семье как вас зовут?
ТАРАСОВА. Аля…
ГОЛИЦИН. Аля… Галя… Специальность, родители, где живете? Без суеты, но быстро.
ТАРАСОВА. Папа с мамой… Живу отдельно, однокомнатная в Купчино… По специальности конструктор… по ткацким машинам… Рисую… Хорошо рисую… (Она в панике, потому что машина останавливается у вокзала.)
ГОЛИЦИН. Дайте руку. (Она подает.) Улыбайтесь. Паша. Па-ша. Повторите.
ТАРАСОВА. Паша…
Входит Дилленбург. У него измученный вид. Увидев Тарасову, растерянно и счастливо улыбается.
ДИЛЛЕНБУРГ. Аля… Я вернулся — тебя нет… Аля… Почему не предупредив? Хотя бы записку… Я уж Бог знает, что передумал… Где искать, куда бежать?..
ГОЛИЦИН. Бежать никуда не надо. С ней все хорошо. Она не одна.
ДИЛЛЕНБУРГ (Голицину). Я вам так благодарен, мм?..
ГОЛИЦИН. Павел Петрович.
ДИЛЛЕНБУРГ…Павел Петрович!
ГОЛИЦИН. Не за что.
ДИЛЛЕНБУРГ. Как это не за что? Зимой, одна, ночью!
ГОЛИЦИН. Вы меня не поняли, мм?..
ДИЛЛЕНБУРГ. Юрий Ильич.
ГОЛИЦИН. Юрий Ильич, вы меня не поняли. Я сказал в буквальном смысле — не за что.
ДИЛЛЕНБУРГ. Ну… да, конечно!
ГОЛИЦИН. О-ох. Постарайтесь сосредоточиться, Юрий Ильич. Предельно. (Раздельно.) Я не спасал Алю. Ей ничего не грозило. Наша встреча с ней была не случайной.
ДИЛЛЕНБУРГ. Вы… знакомы?
ГОЛИЦИН. Как вам сказать… Что отвечают в таких случаях, я знаю только по художественной литературе.
ДИЛЛЕНБУРГ (пауза.) Нет. Не может быть.
ГОЛИЦИН. Не может быть, потому что этого не может быть. Давайте трезво, жестко обозначим ситуацию. Мы все люди мобильные, нас трудно чем-то удивить. Если хотите бороться, то боритесь без запрещенных приемов, без слов о порядочности, о чести, о долге. Существовала некоторая величина под названием любовь. Она ушла. Ее нет. А если нет любви, то взывать к чувству жалости напрасно. Это значит — разрывать человека на части.
ДИЛЛЕНБУРГ (садится). Конечно… Я понимаю… Я здесь немного посижу…
ТАРАСОВА (жестко). Нет.
ДИЛЛЕНБУРГ (вставая). Что ж. (Пауза.) Только я… как же это?.. Мы приехали вместе. Затем я поехал в магазин, за хлебом каким-то, за двадцать километров, и… в это время…
ГОЛИЦИН. В это время пришел я. Аля вышла со мной. У нас были долгие разговоры. И мы опоздали на электричку. Все.
ДИЛЛЕНБУРГ. Разве о вас речь… Хотя, конечно… Нет! Не может быть!
ГОЛИЦИН. Что не может быть, Юрий Ильич? Все может быть. Не так, так так. Не так, так этак. Человек просыпается однажды утром, а у него нет будущего. Он стискивает зубы и идет на работу. И это страшнее, чем то, что вы переживаете.
ДИЛЛЕНБУРГ. Как-то… не уйти… Не могу…
ГОЛИЦИН. Ничего, Юрий Ильич. Ничего.
ТАРАСОВА. Паша!
ГОЛИЦИН. И ты держись, Аля. Знаете, как отрывают бинт с засохшей раны? Все, Юрий Ильич. До свидания.
Дилленбург тоскливо озирается. Уходит.
Тарасова напряженно вслушивается. Когда машина отъезжает, она вздыхает с облегчением. Голицин в это время мрачно укладывается на матрац, отворачивается, накрывается с головой.