— Почему?
На губах Розамунды появилась тень улыбки.
— Я полагаю, вы уже знаете, что женщины вообще не любили Арлену Маршалл. Она же, со своей стороны, ненавидела их и не скрывала этого. Тем не менее, я бы с удовольствием шила на нее, так как она была женщиной со вкусом и умела носить свои туалеты. Да, я бы не отказалась иметь ее в числе моих клиенток.
— Она тратила много денег на свои наряды?
— Вероятно, да. У нее были и собственные средства, а у капитана — большое состояние.
— Слышали ли вы или знаете ли вы, что миссис Маршалл была жертвой шантажа?
На лице молодой женщины появилось выражение изумления.
— Арлену шантажировали?
— Вас это удивляет?
— Господи, да!.. Это для меня так неожиданно!
— Но вам это представляется возможным?
— Все возможно, не правда ли? Этому учит нас жизнь. Но чем, хотела бы я знать, мог ей грозить шантажист?
— Может быть, в жизни миссис Маршалл было что-то, что она предпочитала не доводить до сведения своего мужа.
— Может быть, — ответила она без убеждения и с полуулыбкой объяснила: — Я отношусь к этому скептически, потому что Арлена не скрывала того, какая она. Она не строила из себя честную женщину.
— Вы считаете, что ее муж не был бы в неведении… о ее поведении?
Наступила тишина. Нахмурив брови, Розамунда думала. Наконец, она произнесла медленным и колеблющимся голосом:
— По правде говоря, я не знаю. Мне всегда казалось, что Кеннет Маршалл принимал свою жену такой, какой она была, не строя на ее счет никаких иллюзий. Но, может быть, все обстояло по-другому…
— Вы хотите сказать, что он полностью доверял ей?
Розамунда отреагировала с живостью.
— Мужчины бывают так глупы! — воскликнула она. — Каким бы Кеннет ни казался умудренным человеком, он ничего не знает о жизни! Я совсем не исключаю того, что он слепо доверял ей. Может быть, он думал, что поклонники его жены ограничивались лишь преклонением перед ней!
— Знаете ли вы кого-нибудь, кто питал бы вражду к Арлене Маршалл?
Она улыбнулась.
— Я могу назвать лишь ревнивых женщин. Но так как ее задушили, я полагаю, что ее убил мужчина.
— Вы не ошибаетесь.
Она еще немного подумала и сказала:
— Нет, мне никто не приходит в голову. Вам лучше обратиться к тем, кто ее знал лучше, чем я…
— Благодарю вас, мисс Дарнли.
Она слегка повернулась к Пуаро.
— У мсье Пуаро нет ко мне вопросов? — с легкой иронией спросила она и улыбнулась.
Он отрицательно покачал головой и улыбнулся ей в ответ.
Розамунда Дарнли встала и вышла.
8
Они были в бывшем номере Арлены Маршалл.
Черед две большие стеклянные двери, выходящие на балкон, виднелся большой пляж и за ним море. Солнце заливало комнату, и в его лучах поблескивал удивительный ассортимент предметов, загромождавших туалетный стол: всевозможных флаконов и баночек с кремами и румянами, благодаря которым процветают институты красоты. В этой типично женской комнате орудовали трое мужчин.
Инспектор Колгейт выдвинул и задвигал ящики. Найдя пачку писем, связанных ленточкой, он что-то буркнул и начал просматривать их вместе с полковником Уэстоном.
Эркюль Пуаро осматривал содержимое платяного шкафа. Пересмотрев великое множество разнообразных платьев и спортивных костюмов, он потратил несколько минут на полки, где стопками лежало шелковое белье. Затем он перешел к части шкафа, отведенной под головные уборы. Там лежали две огромные пляжные шляпы из картона, одна лакированная, красивого красного цвета, другая — бледно-желтая, а также соломенная гавайская шляпа, синяя шляпа из фетра, три или четыре абсурдные маленькие шляпки, каждая из которых стоила внушительное количество гиней, нечто вроде темно-синего берета, сооружение, которое нельзя было назвать иначе, как подушечкой из фиолетового бархата и, наконец, тюрбан светло-серого цвета.
Пуаро тщательно осматривал весь этот арсенал; его губы раздвигались в легкой улыбке и он тихо шептал:
— Ах, эти женщины!
Полковник Уэстон связывал найденные Колгейтом письма в пачку.
— Здесь есть три письма от Редферна, — объявил он. — Может быть, этот молодой вертопрах когда-нибудь поймет, что женщинам писать нельзя. Они клянутся, что сожгли ваши письма, а на самом деле хранят их на память! И еще я нашел письмо от, как мне кажется, другого юного кретина того же сорта!
Он протянул письмо Пуаро, и тот прочел вслух:
«Моя обожаемая Арлена! Господи, какая на меня нашла тоска! Ехать в Китай и знать, что, может быть, пройдут годы, прежде чем мы снова встретимся! Я не подозревал, что можно любить женщину так, как я люблю тебя! Спасибо за чек. Судебного преследования не будет, но я висел на волоске!.. Но что поделать? Мне были нужны деньги, много денег… и нужны они мне были для тебя, любовь моя! Сможешь ли ты меня простить? Я бы хотел вдеть бриллианты в твои уши, в твои мной обожаемые прелестные ушки и обвить твою шею прекрасными жемчужинами. Вернее, так как говорят, что в мире больше нет хорошего жемчуга, подарить тебе какой-нибудь сказочный изумруд… Да, изумруд! Зеленый, холодный, сверкающий тайным огнем… Я умоляю тебя не забывать меня, и я знаю, что ты меня не забудешь. Ты моя навеки!
До свидания! До свидания! До свидания! Дж.Н.»
— Интересно будет узнать, — сказал инспектор Колгейт, — действительно ли Дж.Н. уехал в Китай, потому что, если нет, может быть, он как раз и есть тот, кого мы ищем. Он до безумия влюблен в эту женщину, она для него идеал, и вдруг, в один прекрасный день он понимает, что она смеялась над ним! Не тот ли это молодчик, о котором нам говорила мисс Брустер? Да, у меня четкое впечатление, что это письмо окажется нам полезным.
— Это наверняка важное письмо, — отозвался Пуаро. — Очень важное.
Он опять окинул комнату взглядом, задерживаясь по очереди на флаконах туалетного столика, на открытом шкафу и на тряпичной кукле Пьеро, нахально развалившейся на кровати.
Затем они прошли в номер Маршалла, который не сообщался с номером его жены. Здесь выходящие в ту же сторону окна были поменьше и без балкона. В простенке между ними висело зеркало в позолоченной раме. У правого окна в углу стоял стол с набором щеток для волос с ручками из слоновой кости, платяной щеткой и лосьоном для волос. У второго окна находился письменный стол. Рядом с открытой пишущей машинкой лежали аккуратные стопки бумаг.
Колгейт быстро просмотрел их и сказал:
— Здесь нет ничего интересного. Вот письмо, о котором он говорил нам. Оно датировано 24-м числом, значит, вчерашним. А вот конверт с сегодняшним штемпелем Лезеркомба. Все это кажется мне вполне нормальным. Прочтя его, мы увидим, мог ли он приготовить ответ заранее…
— Мы ненадолго оставим вас за этим интересным занятием, — решил Уэстон, — заглянем в другие номера. Я закрыл доступ в коридор, но эта мера не пользуется большой популярностью. Клиенты начинают протестовать…
Полковник и Пуаро вошли в номер Линды. Ее окна, выходящие на восток, находились над скалами, спускающимися в море.
— Я думаю, что ничего особенного мы здесь не найдем, — сказал Уэстон, — но если Маршаллу понадобилось что-то спрятать, не исключено, что он сделал это в комнате своей дочери. Речь идет не об оружии, от которого надо было бы избавиться…
Пока Уэстон быстро обыскивал номер, Пуаро принялся осматривать камин. Недавно в нем что-то сожгли. Пуаро опустился на колени и выложил свои находки на лист бумаги. В камине он обнаружил довольно большой кусок оплавленного свечного воска неправильной формы, обрезки бумаги и картона, не тронутые огнем и похожие на листки, вырванные из календаря — на одном из них стояла цифра 5, а на другом можно было прочесть слова «…благородные дела», — обыкновенную булавку и нечто, походившее на обугленные волосы.
Пуаро долго смотрел на эти предметы.
— «Верши благородные дела, а не только думай о них», — прошептал он. — Значит, вот оно что! Что ж, может быть. Но какой вывод можно сделать об этом необыкновенном ассортименте?
— C'tst fantasxigue![9]