Я кивнул.
— Да, скорее всего, это сделала Клеменси. У нее хватило бы выдержки. Вряд ли Роджеру Леонидису пришло в голову отравлять отца таким образом — в этом фокусе с эзерином чувствуется работа женского ума.
— Среди отравителей встречается очень много мужчин, сухо заметил мой отец.
— И все равно, мне кажется, Роджер — не того типа человек. Может быть, они с женой действовали в сговоре.
— Итак, мы имеем вариант леди Макбет, — подытожил отец после ухода Тавернера. Клеменси Леонидис показалась тебе похожей на эту героиню, Чарлз?
— Не особенно, — ответил я. — Леди Макбет была по сути своей алчной женщиной. Клеменси Леонидис не такая. Непохоже, чтобы она стремилась к обладанию чем-либо.
— Но ведь она может страстно желать безопасности мужа?
— Это да. И она может быть… Жестокой.
Каждый из нас жесток по-своему — вот что говорила София.
Я поднял глаза и встретился взглядом со Стариком.
— О чем ты задумался, Чарлз?
Но я не ответил ему.
На следующий день меня вызвали в Скотленд-Ярд, и в кабинете отца я обнаружил инспектора Тавернера.
У последнего был очень довольный и возбужденный вид.
— Фирма Леонидиса по поставкам на мели, — сообщил отец.
— Разорится с минуты на минуту, — добавил Тавернер.
— Вчера вечером курс их акций действительно резко упал, — сказал я. — Но сегодня утром положение вроде бы поправилось.
— Нам пришлось наводить справки очень осторожно, — сказал Тавернер. — Никаких прямых вопросов. Чтобы не вызвать панику и не встревожить нашего готового к отъезду джентльмена. Но полученная нами из некоторых секретных источников информация абсолютно недвусмысленна. Фирма по поставкам находится на грани краха. Она не в состоянии выполнить взятые на себя обязательства. Дело в том, что в продолжении многих лет управление фирмой осуществлялось из рук вон плохо.
— То есть виноват Роджер Леонидис?
— Да. Он там главный, как ты знаешь.
— И он тратил деньги фирмы…
— Нет, это вряд ли, — покачал головой Тавернер. — То есть, может, он и убийца, но не мошенник. По правде говоря, с деловой точки зрения он просто…
Дурак. У него нет ни капли здравого смысла. То он башку очертя бросается в какие-то сомнительные мероприятия, то колеблется и отступает перед самыми выгодными сделками. Он облекает властью людей, менее всего способных защищать интересы фирмы. Роджер — недалекий, простодушный парень и всегда доверял всяким проходимцам. В общем, во все времена и во всех случаях он вел себя неправильно.
— Да, такие люди иногда встречаются, — сказал отец. — И они не столько глупы, сколько плохо разбираются в людях. И обуреваемы жаждой деятельности в самые неподходящие моменты.
— Бизнес не для таких, — заметил Тавернер.
— И Роджер никогда и не стал бы заниматься бизнесом, не окажись он сыном Аристида Леонидиса.
— Когда старик передал предприятие во владение сыну, оно процветало. Это была настоящая золотая жила! И новый владелец мог просто сидеть себе сложа руки, пока дела шли своим чередом.
— Ну нет, — отец покачал головой. — Никакое предприятие не может функционировать само по себе. Всегда должны приниматься какие-то решения: одного уволить, другого принять… Разные нюансы внутренней политики. Роджер Леонидис же во всех случаях принимал неверные решения.
— Это точно, — подтвердил инспектор Тавернер. — Он лояльный малый: держал на работе самых никчемных людей — просто из симпатии или жалости. А иногда ему в голову взбредали разные дикие идеи, которые он непременно пытался воплотить в жизнь, несмотря на связанные с этим огромные расходы. — Но ничего противозаконного! — уточнил отец. — Абсолютно ничего противозаконного.
— Тогда почему он пошел на убийство? — спросил я. — Может быть, Роджер Леонидис не мошенник и не подлец, а просто дурак, — сказал Тавернер. — Это дела не меняет — или почти не меняет. Единственное, что могло спасти фирму по поставкам от краха, — это колоссальная сумма денег, полученная к… — он заглянул в записную книжку, — к следующей среде, самое позднее.
— Именно такая сумма, какую он получит — или рассчитывает получить — по завещанию отца?
— Совершенно верно.
— Но он не сможет получить ее наличными.
— Да. Но ему откроют кредит! Это одно и то же.
Мой старик покивал.
— А не проще было бы просто обратиться за помощью к старому Леонидису? — предположил он.
— Думаю, Роджер так и сделал, — сказал Тавернер. — И именно этот разговор девчонка и подслушала. Старик наверняка наотрез отказался выбрасывать деньги на ветер. Наверняка.
Я подумал, здесь инспектор Тавернер, похоже, прав. Аристид Леонидис отказался финансировать постановку пьесы для Магды, считая, что спектакль не будет иметь успеха. И последующие события доказали его правоту. Он всегда был щедр по отношению к своей семье, но не собирался вкладывать деньги в сомнительные предприятия. А фирме Роджера требовались тысячи или даже сотни тысяч. Старик отказал сыну наотрез, и единственной возможностью избежать банкротства для Роджера оставалась смерть отца.
Да, мотив, конечно, достаточно серьезный.
Отец взглянул на часы.
— Я попросил его подойти сюда. Он должен быть здесь с минуты на минуту.
— Роджер?
— Да.
— «Приходи ко мне на ужин мухе говорил паук»? — пробормотал я. Тавернер казался несколько шокированным.
— Мы сразу же введем его в курс дела, — сурово сказал он мне.
Сцена была готова к началу действия, стенографистка сидела за столом в углу. Вскоре зазвенел звонок, и несколькими минутами позже в кабинет вошел Роджер Леонидис.
Он вошел энергичной и несколько неуклюжей походкой и тут же наткнулся на стул. Как прежде, он напомнил мне огромного дружелюбного пса, и я тут же решил для себя совершенно определенно, что инсулин на эзерин заменил не этот человек. Этот обязательно разбил бы пузырек, расплескал лекарство на пол или как-нибудь еще испортил бы все дело. «Нет, — решил я, — Роджер, конечно, был посвящен в план преступления, но исполнителем задуманного являлась Клеменси».
Роджер говорил без умолку:
— Вы хотели видеть меня? Вы обнаружили еще что-нибудь? Привет, Чарлз! Сначала не заметил вас. Очень мило с вашей стороны присутствовать здесь. Но, пожалуйста, скажите мне…
Такой славный, такой по-настоящему симпатичный человек. Но многие убийцы казались славными симпатичными людьми, как говорили впоследствии их ошеломленные друзья. Чувствуя себя Иудой, я приветственно улыбнулся.
Мой отец держался подчеркнуто холодно, был сдержан и официален. Он произносил гладкие, привычные фразы: «Показания… Даны без принуждения… Можете требовать присутствия вашего адвоката…»
Роджер Леонидис отмел в сторону все эти традиционные формулы характерным для него нетерпеливым жестом.
Я заметил слабую сардоническую улыбку на губах инспектора Тавернера и прочитал его мысли:
«Эти парни всегда так уверены в себе. Они не могут ошибаться. Они такие умные!» Я сел в уголке, не привлекая к себе внимания.
— Я просил вас прийти сюда, мистер Леонидис, — говорил мой отец, — не для того, чтобы сообщить вам нечто новое, а для того, чтобы услышать нечто новое из ваших уст — то, о чем вы умолчали накануне.
Роджер Леонидис страшно удивился:
— Умолчал?! Но я рассказал вам все — абсолютно все.
— Думаю, все-таки нет. Вы разговаривали с покойным в день его смерти? — Да, да! Мы с ним пили чай. Я говорил вам.
— Да, говорили. Но вы не сообщили нам о содержании вашего разговора. — Мы… просто… беседовали.
— О чем?
— О текущих домашних делах, о Софии…
— А о фирме по поставкам товаров в вашем разговоре случайно не упоминалось?
Наверное, до сих пор я смутно надеялся, что Джозефина все выдумала, но в следующий миг моя надежда бесследно испарилась.
Роджер переменился в лице — теперь вместо волнения и озабоченности на последнем было написано чувство, очень похожее на отчаяние.